– А-а-а, понял, ты хочешь мне помочь! – ехидно воскликнул Павел. – Точно! Конечно! Я совсем забыл! Помочь слабым и убогим. То есть – мне! Конечно!

– И я не хочу, чтобы ты верил моим словам, – добавил Данила, словно бы он и не слышал оскорбительных слов Павла в свой адрес.

– Не хочешь?! – расхохотался Павел. – Так чего же ты хочешь, Данила?!

– Я хочу, чтобы ты поверил себе, – сказал Данила. – Только себе.

– Себе?! – продолжал хохотать Павел. – Да я верю, верю! Я тебе не верю! Ты говоришь мне, что я вижу вокруг себя ад, а на самом деле, мол, ада нет. Но я был там, Данила! Мне не привиделось! Ты говоришь мне, что я что-то сделал неправильно в отношениях с Олесей, что я такой-растакой подлец. А что в этом мире, Данила, сделано правильно?! Скажи мне! И кто самый большой подлец в этом мире, если не сам этот мир?! Или не Бог, если Он вообще существует?!

– Я хочу, чтобы ты поверил себе, – четко и спокойно повторил Данила. – Не мне. Себе.

Павел ничего не ответил. Он долго смотрел на Данилу. Казалось, у него внутри что-то шевельнулось, дрогнуло,

– Я верю себе, – неуверенно сказал он через какое-то время.

– И несмотря на это твое пари с Богом продолжается? – грустно улыбнулся Данила, вопросительно глядя на Павла без укора или злости. – Ты думаешь, такое возможно?

Павел поднес обе руки к лицу, сжал их в замок и совершенно машинально, как сомнамбула, сделал два шага по комнате.

– Я здесь добровольно, это мой выбор… – не помню, кто это говорил, я – Кире или она мне.

– Лучше сдохнуть здесь, чем идти в ногу со всеми, – отвечал то ли я, то ли она. – И чем они – те, что сверху, – лучше нас?..

И тут я помню, как открыл глаза и произнес:

– Почему мы никак не можем умереть? Мы уже давно должны были сдохнуть. Отравиться, замерзнуть. Почему мы не умерли, почему нас все еще не убили…

– Ты про Каина знаешь? – Кира прикурила какую-то странную самокрутку, потому что денег на сигареты уже давно не было. – Он тоже все никак не мог умереть. Хотел и не мог. Его Бог осудил жить. Но мы будем бороться… Думаю, Бога можно одолеть, если очень постараться.

Потом я снова провалился в забытье, а когда очнулся от дикого холода, Киры рядом уже не было. Я попытался заползти глубже под горячую трубу. Не помогло. Меня все равно трясло, словно на тридцатиградусном морозе. Суставы ломило, и чем дальше, тем сильнее. «Ломка!» – это страшное слово вспыхнуло в голове.

Я принимал наркотики и раньше. Но никогда не делал этого регулярно. В какой-то момент мне стало даже казаться, что наркозависимость – это миф. После нашего безумного самоубийственного марафона я почти уверился в том, что со мной ничего подобного никогда не случится. Я просто стремился к свободе, а если не получится, то хотя бы к смерти…

Но ломка означала две вещи – я не умер и я больше ничего не решаю. Наркотики решают вместо меня.

Я тогда вспомнил слова Олеси: «Если ты идешь на поводу у всех своих желаний – это не свобода». Они прозвучали у меня в ушах. Ее ясный, чистый голос.

Но из моей груди вырвался только ожесточенный крик:

– Я не слушаю тебя! Я не слушаю! Тебе все всегда ясно в этой жизни! Ты одна знаешь, что хорошо, а что плохо! Ты всегда уверена в своей правоте!

Лежать стало невыносимо. Озноб тряс меня так, что зубы стучали друг о друга. Судороги в мышцах заставляли ноги дергаться.

Я с трудом встал и огляделся. Это был какой-то бетонный тоннель, по стенам которого тянулись черные закопченные трубы.