— Будьте осторожны, — сказал он, — такими вещами не шутят.

Юноша насупился.

— Знаю.

Станецкий посмотрел на часы.

— Который час? — забеспокоился юноша.

— Одиннадцать с минутами.

— Ну мне пора.

— А вы далеко едете?

— Во Львов.

— Вот это да!

— Вы тоже?

— Да.

— Этим, на Дембицу?

— Да.

Юноша помолчал с минуту, а потом стал прощаться.

— Не понимаю.

— Со мной ехать опасно, — прозвучал простой ответ.

Станецкий пожал плечами.

— Не надо преувеличивать, это не так страшно.

И понял, что задел самолюбие юноши. Сознание этого доставило ему маленькое удовлетворение. Он поднял чемодан.

— Во всяком случае, нечего здесь стоять, место не самое подходящее. У вас есть пропуск на проезд?

— Пока нет.

— Тогда пошли на вокзал, это надо уладить.

Молодой человек посмотрел Станецкому прямо

в глаза.

— Вы ничего не знаете обо мне.

— Достаточно того, что знаю.

— Да, но меня ищут.

Станецкий сразу вспомнил гестаповцев на вокзале.

— Ваша фамилия им известна?

— Да, но это не имеет значения, документы у меня в порядке.

— А описание внешности?

Юноша засомневался.

— Скорее всего, что знают.

— Ну, пора, — сказал Станецкий так просто, как будто речь шла о давно решенном и улаженном деле. — Пошли.

Слегка косившие глаза юноши озарились мягким блеском.

— Вы необыкновенный человек, честное слово.

— Пошли, — повторил Станецкий.

— Давайте пойдем пока порознь, и на вокзале тоже.

Станецкий согласился.

— Тогда вы идите первым, а я займусь билетами.

— Меня зовут Яцек, — представился юноша.

— А меня Виктор. Ну, идите…

Паренек направился к главному входу вокзала, Станецкий на некотором расстоянии пошел туда же. Ему было легко от внезапно нахлынувшей умиротворенности. На миг закралось сомнение: а стоит ли в такой поездке обременять себя столь неподходящим спутником; однако оно так же быстро рассеялось. «Дела паренька меня не касаются, — подумал он, — а трусить я не привык».

На вокзале все сошло удачно, на сей раз разрешение на проезд и билет он купил у носильщика гораздо дешевле. А так как люблинский поезд на Дембицу подавался обычно за час до отправления, Станецкий решил немедля идти на перрон.

В сумрачном, тесном закутке зала ожидания царила неописуемая давка и духота. Только две кассы выдавали разрешения на проезд, возле них, переругиваясь, колыхалась хмурая темная толпа. Немецкие служащие время от времени наводили в ней порядок. Как раз в эту минуту маленький щупленький bachnshutz набросился на пытавшихся пробраться к одной кассе без очереди и, рассвирепев, с пеной у рта, принялся избивать всех подряд резиновой дубинкой. Люди начали в панике пятиться назад и разбегаться, перед кассами стало свободнее. В этой суматохе толпа оттеснила Станецкого к багажному отделению, и он потерял Яцека из виду. Спотыкаясь о чемоданы, корзины и мешки, наваленные возле сидений, он наконец пробрался в ту часть зала, где народу было поменьше. Там располагалась камера хранения ручной клади, которой, впрочем, могли пользоваться тоже только немцы. Яцека он нашел в том самом месте, где оставил, отправляясь за билетами: в полутемном углу камеры хранения. Тот стоял, прислонясь к стене, и угрюмо, с нескрываемой враждебностью смотрел на молодых офицеров, сдававших чемоданы. Такая ненависть пылала в его темных глазах, что Станецкий испугался.

— Не смотрите на них так, — сказал он.