Боюсь, я уже не смогу сдерживать его архаровцев. Ситуация выходит из-под контроля.

– Понимаю. Но если Сыч ухватился за нить, его уже не остановишь.

– Кто из нас идиот, Трофимыч? Эта ниточка вокруг твоей шеи намотана. Как только натянут, твой язык первым наружу вывалится.

Прокурор отбросил ручку и выпучил серые глаза на собеседника.

– И что мне делать? Самому удавиться?

– А за что ты долю много лет получаешь? Так, за большой ум, спрятанный в двух залысинах? Ты обязан прикрывать нас, понял? Сам думай о своих проблемах. Лед тонкий!

– Сам знаю!

Наступила тишина. Партнеры мерили друг друга взглядом, и никто ничего не мог предложить. Наконец прокурор очнулся, взглянул на окна и включил настольную лампу.

– Кажется, есть одна мыслишка, – тихо начал прокурор. – Дело шито белыми нитками, но другой возможности я не вижу.

Он покосился да тонкую картонную папку, скучавшую у края стола, и хмыкнул.

– Предлагать такую туфту человеку такого масштаба?!

– Тугодум ты, Трофимыч. Ведь это Сыч у тебя в шестерках ходит, а не ты у него. На волоске висишь и еще торгуешься.

– Нет, дружок, тут с плеча рубить нельзя. На все свой расчет нужен. – Он почесал чисто выбритый подбородок и добавил: – Идея сама по себе – дрянь! Ничего стоящего. Правда, в ней есть одна зацепка. Попытаюсь я отправить Сыча в командировку. Идеальный способ отстранения от дел. Работенка тухлая. Это как на рыбалку с голыми руками, но Сыч – мужик азартный. Дай Бог, пронесет! А когда вернется, мы ему сюрприз подготовим: пара теплых слов, адрес, подписанный замом генерального прокурора, бокал шампанского и на покой. Пусть рыбку удит. А ежели шило покоя не дает, то определим его в сторожа.

Толстяк убрал носовой платок в карман и встал, с трудом вырвав моржовый вес из кресла.

– Лады, Трофимыч. Кажется, ты дозрел. Как тяжело с тобой работать.

Переваливаясь с ноги на ногу, он направился к дверям, оставляя за собой шлейф ароматного дыма от закуренной по пути сигареты. Как только за толстяком захлопнулись дубовые створки, прокурор снял трубку внутреннего телефона:

– Клава, соедини меня с Сычевым.

Прокурор не решался вызвать следователя Сычева через секретарей, он решил сам его пригласить, но каждый раз присутствие следователя, которого еще в Москве прозвали Сыч, заставляло начальника ерзать в собственном кресле.

Ожидая ответа, он постукивал пальцами по столу, а на лбу образовалась глубокая вертикальная морщина. Наконец в трубке послышался хрипловатый баритон:

– Сычев у аппарата.

– Алексей Денисыч? Карташов беспокоит. У тебя не найдется пяти минут? Тут одно дело есть, но мне нужна твоя консультация.

– Хорошо, Геннадий Трофимыч, сейчас буду.

Карташов бросил трубку на рычаг, словно она стала плавиться в его руке. У него было три-четыре минуты до появления старого лиса, а он до сих пор не знал, как к нему подобраться. Впрочем, Карташов всегда полагался на экспромт. Начиная вяло и бессвязно, к разгару монолога он выходил на цицероновский уровень. Одна мысль цепляла следующую, как крючочек петельку, и в итоге получалась неплохая вышивка с наружной стороны.

В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в кабинет вошел мужчина среднего роста, худой, с белой, как сметана, густой шевелюрой и подвижным лицом. Можно было ожидать чего-то неординарного, когда наслушаешься о человеке громких слов. И каково же разочарование, когда встречаешь серую личность пенсионного возраста.

Карташов пошел в атаку, забыв предложить присесть своему сотруднику.

– Алексей Денисыч, я ознакомился с итогами вашего расследования и должен заметить, что вы не перестаете меня удивлять. Уникальное чутье и знание своего дела.