— Ладно, ладно, — загородилась от него рюкзаком Женя, — вот выкуп. Кильки в томатном соусе уважаешь?

— Еще бы, — хмыкнул Игорь. — А хлеб есть?

— Есть, — подтвердила Женя. — Черный. И кофе даже есть.

— Кофе?! — обрадовался Игорь. — Слушай, никогда не хотел кофе так, как сейчас. Может, прямо здесь костерок и запалим?

— Не-ет, — брезгливо оглядела местность Женя, — давайте хотя бы чуть-чуть, с полкилометрика, отсюда отплывем.

— Ну давай, — не очень охотно согласились мальчишки, которые комплексом чистоплюйства не страдали и готовы были приступить к трапезе хоть на свалке.

Троица по очереди расселась в "Таймене, весла блеснули на солнце, погрузились в холодную воду, и байдарка стала выбираться на протоку.

Ленивое течение здесь совсем не напоминало ту рассерженную реку, которая тащила их под понтонным мостом. Солнышко припекало все сильнее, и в прозрачном, лишь чуть подрагивающем от водных испарений воздухе все замерло. Казалось, уснули и кузнечики, и ласточки, и даже рыба судак не выдавала себя плеском.

Предвкушая будущее пиршество, Игорь и Женя старались вовсю. "Таймень" шел вперед так быстро, как, пожалуй, никогда. Вслед за байдаркой оставался даже маленький след, будто от моторки. Наконец впереди замаячила ярко-желтая песчаная коса, и брат и сестра, не сговариваясь, повернули к ней.

Из дневника Жени

1 августа

Остановились перекусить у первой попавшейся косы. Рядом с ней в Оку впадает безымянная речушка с холодной глинистой водой. Дрова пришлось выйти искать, рядом ничего сухого не было. Пока мальчишки чалили лодку, я вызвалась сбегать за топливом, и, как выяснилось, напрасно. Кругом все, казалось, насквозь пропиталось сыростью. Неужели дождь был такой сильный? Разжечь иву — сплошное безумие. Поэтому я выбралась сначала на травянистый склон и огляделась — не оставили ли братья туристы каких-нибудь дров. Дрова были, но прогнившие, и разжечь костер из них, конечно же, не удастся.

С досадой бросив свою находку, я принялась взбираться по глинисто-каменистой дороге вверх, то и дело пробуя на излом ветви деревьев, некогда поваленных бурей, валежник, но, увы, отовсюду сочилась вода. На свою беду, я отошла от лагеря босиком и с одним топором наперевес. Но с этим орудием труда, увы, здесь делать было нечего.

Мелкие камни кололи и без того иссеченные ноги, и я поняла, что в этом мрачном волглом лесу ничего путного я не найду. Пришлось возвращаться в ивняк и отдирать от ивы более-менее сухие ветки. С этой небогатой добычей я пошла к косе.

Пока добывала топливо, все время думала — почему продавщица назвала главаря банды "Черной акулы" Родькой. Неужели у него нет прозвища пострашнее — ну, там, Зверь какой-нибудь. Или Гнилой. Странно — Родька. Прозвище вроде бы даже ласковое какое-то, что ли…

Пламя лизало прокопченные бока котелка, и вода, недовольно шумя, крутила внутри его всякий залетный мусор. Мы продолжали обсуждать банду "Черной акулы" и все, что с ней связано.

— Нет, не справиться нам с ними, — говорил Игорь. — Вон они нас как в церкви обмишурили. А потом, у меня подозрение — а хочет ли милиция их поймать? Им, наверное, просто в лом ими заниматься.

— Нет, теперь придется, — возразила я. — Все-таки икону украли — это не шутка. Икона-то дорогущая… Теперь воры небось надолго на дно залягут.

— Не-е, не залягут, — не согласился Игорь.