— Мистер Кэррил, у моего грума очень острый слух. Для подобных признаний следует выбирать более подходящее место.

На миг он испугался, что оскорбил ее. Но тут увидел в ее глазах озорные искорки, и она проговорила тихо:

— Я полагаю, на берегу вашего озера есть скамейка?

По спине у него пробежала дрожь, а галстук вдруг сделался чересчур тесным. Поглядывая на него из-под полей шляпы, Арабелла и забавлялась, и досадовала одновременно. Ей казалось, что захоти она, и Ричард за какой-то час станет ее рабом. И тем не менее… Интересно, можно ли будет научить его принятой в ее кругу небрежно-изысканной манере говорить и одеваться? Неизвестно еще, умеет ли он мало-мальски сносно танцевать. О нем еще многое предстоит узнать. Но это поможет ей пережить унылые месяцы траура, когда нельзя принять приглашения даже на те подобия балов, которые устраивают неотесанные соседи. Ей говорили, что многие дамы здесь увлекаются садоводством! Эта мысль заставила Арабеллу содрогнуться.

— Вы озябли? — озабоченно спросил Ричард. — Не проскакать ли нам немного галопом?

— Вон до тех деревьев? Я полагаю, вы заметили, что я последовала вашему совету и взяла лошадь из дядиной конюшни. Это животное, надеюсь, не испугается всяких диких лесных зверей.

При ее упоминании об эпизоде, о котором сам он старался не вспоминать, Ричард вспыхнул:

— Я… я должен извиниться перед вами, мэм.

— За что же? — недоуменно вскинула она брови.

— За то, что не пришел вам на помощь вчера, когда…

— Вы вели себя правильно, сэр. Для чего еще нужен тогда грум, если не для таких случаев?

И она поскакала через лужайку, а он растерянно смотрел ей вслед.

«Другие женщины увидят в тебе только внешние проявления слабости», — сказала Кейт. Но Арабелла не сочла это слабостью. Она по-прежнему относилась к нему так, как он этого хотел — как слабая одинокая девушка к своему защитнику. Если он сумеет продолжать в том же духе, чтобы она смотрела на него восторженным взглядом… Если привыкнет принимать мгновенные решения, совершит какой-нибудь доблестный поступок на ее изумленных глазах… Тогда возможно даже, что быль обернется волшебной сказкой.

Кейт, у которой после ссоры с Ричардом на сердце лежала свинцовая тяжесть, нетерпеливо вздыхала, пока Бетси Тернер, путаясь и запинаясь, с трудом осиливала заданный для чтения отрывок текста. Чувствуя на себе взгляды мальчишек, девочка немного повернула головку, так что солнце, заглянувшее в класс, заиграло на ее золотистых локонах.

— Ты хотя бы понимаешь смысл того, что читаешь? — перебила ее Кейт.

Бетси обиженно раскрыла невинные голубые глаза:

— Конечно, мэм. Только это довольно трудно.

— Трудно потому, что ты не очень-то пытаешься понять. И главное — тебе это нисколько не интересно. Садись и слушай, как это должно звучать.

Ей вспомнился благоговейный голос Джеми: «Вы учите детей, как читать эти чудесные слова?»

Снова вздохнув, она начала читать. Всего несколько часов назад жизнь была так прекрасна. К ней пришел Ричард, она нашла мальчика, жаждущего знаний, которые она могла предложить ему. Однако она в гневе прогнала Ричарда, а когда спустилась вниз с первыми лучами солнца, то обнаружила, что исчез Джеми. Наверное, страх перед матерью оставался главным в его жизни. А теперь эта избалованная кривляка убивала слова поэта, в то время как Джеми, наверное…

И вдруг она услышала стук костыля. Взглянув в окно, Кейт остановилась на полуслове. Мальчик, согнувшись вдвое под тяжестью вязанки дров, неуклюже ковылял вдоль улицы. А в конце улицы, у старой хибарки, стояла женщина, именующая себя его матерью, — в замызганной юбке, чумазая, с палкой в руке.