– Ты не ответил на мой вопрос, Аль. Чего ты захочешь, если добьешься успеха?

Руки его сжались в кулаки размером в футбольный мяч. На лбу начала пульсировать вена, шрам на полной щеке побелел. Лицо его стало очень напоминать морду быка, увидевшего красный плащ.

– А вы что, не догадываетесь, Несс, черт возьми? Я хочу выйти отсюда! Я хочу, чтобы этот чертов приговор отменили! Чего я еще могу хотеть, черт возьми?! Меня посадили по ложному обвинению! Меня предали!

Капоне пошел на сделку о признании вины, которая бы позволила ему после выплаты налогового долга отделаться двумя с половиной годами тюрьмы. Этот срок мог бы быть сокращен за его примерное поведение. Однако судья Уилкерсон не принимал участия в этой сделке и приговорил его к одиннадцати годам в федеральной тюрьме.

– Вы, молодчики, хотите, чтобы я выложил триста тридцать шесть тысяч долларов! Я не знаю, откуда вы взяли эти цифры! Вы даже не доказали, что я получил хоть один доллар. Возможно, вы доказали, что я истратил немного денег, но это еще не говорит о том, что я имел доход. Я мог тратить деньги, которые мне дали мои преданные друзья. А вы не имеете права облагать налогом подарки!

– Как говорится, Аль, объясни это судье.

– Судье?! Этот сукин сын даже не выпускает меня под залог! Других людей, осужденных за неуплату подоходного налога, освободили до того времени, когда Верховный суд рассмотрит их апелляции. Но только не Капоне! Они хотят, чтобы я сгнил в этой тюрьме. Они заставляют меня оплачивать судебные издержки – с другими так не поступают. Я заплатил уже пятьдесят тысяч!

Несс стоял со скрещенными на груди руками; улыбки на его лице больше не было, и, как мне показалось, терпение его тоже подходило к концу.

Снорки тоже это почувствовал.

– Я просто не понимаю вас, ребята, – сказал Капоне, стараясь говорить сдержаннее, но голос его все больше напоминал вой. – Когда одиннадцать лет назад я впервые приехал в Чикаго, в кармане у меня было только сорок баксов. Я занялся бизнесом, который никому не приносил вреда. Сейчас много говорят о безработице. А я дал работу безработным. По меньшей мере триста молодых людей получают от меня от ста пятидесяти до двухсот долларов в неделю, зарабатывая их на безобидном пивном бизнесе. Выключите меня из этого дела – и эти мои люди потеряют работу, а у них у всех есть семьи и дома. Как вы думаете, чем они начнут заниматься? Пойдут на улицу и начнут просить милостыню? Нет. Эти люди раньше занимались разбоем, ограблением банков и еще более страшными делами, а я вытащил их из этого мира и дал им настоящую работу. Куда они пойдут и чем займутся, если вы отстранили меня от дела?

– Для них мы тоже найдем место в тюрьме, Аль.

Его глаза засверкали.

– Вот мы какие, сильные мира сего! Облагая бутлегера подоходным налогом, вы получаете долю его прибыли, то есть становитесь его пособниками и подстрекаете взвинчивать цены. Это все равно, что генеральный атторней потребует свою долю у парня, ограбившего банк.

– Старая песня, Снорки. Очень старая.

Ярость так и кипела в Капоне, но он сдерживал себя.

– Послушайте, послушайте, – сказал он, помахав рукой в примирительном жесте, – не обращайте внимания на мои слова. Забудьте о них. Я просто хочу вам помочь. Во всей Америке не найдется человека, который бы не хотел вернуть этого ребенка его родителям, чего бы это ему ни стоило.

Он указал на фотографию своего юного сына, висящую в позолоченной рамке над его кроватью.

– Представляю, – сказал он, и серо-зеленые глаза его блеснули на печальной маске круглого лица, – что чувствует сейчас полковник Линдберг. Я плачу от сострадания, когда думаю о нем и его очаровательной жене.

– Ты это серьезно?

Губы Капоне начали кривиться в презрительную ухмылку, но он снова принял серьезное выражение и кротко сказал:

– Они вас послушают, Несс.