Изменить размер шрифта - +
Вероятно, ему приносил огромное удовольствие тот факт, что люди регулярно видели его коллекцию, но даже представить себе не могли, что это такое. Эркиннен не ошибся, когда утверждал, что убийцы склонны сохранять какие-то вещи, которые напоминали бы им о жертве; Джеффри Дамер набил холодильник головами жертв, а в морозильной камере держал части их тел на случай, если ему «захочется перекусить». Эд Гейн[79], прототип Ганнибала Лектера из «Молчания ягнят», заходил так далеко, что срезал загорелые участки кожи своих жертв. Он даже начал шить себе купальник в виде майки и трусов из этих драгоценных кусочков, когда его поймали. В той книге, которую мне одолжил Эркиннен – представляете, она все еще лежит на тумбочке возле моей постели, – я прочитала о рыцаре из пятнадцатого века, аристократе Жиле де Ре, который хранил головы почти трехсот жертв, чтобы иметь возможность размышлять о том, какая из них самая красивая.

О Господи!

Кроссовки хранились прямо в студии, так что их мог увидеть кто угодно. Абсолютно ненужный риск, но Уилбур рассчитывал, что это сойдет ему с рук. Довольно долго так и было. В конечном счете именно желание находиться поближе к уликам собственных преступлений и выдало Дюрана.

Меня преследует ощущение, что Уилбур понимал, как рискует.

«Наверное, он хотел, чтобы его поймали, – сказал мне Док во время одного из наших разговоров, после того как кошмар закончился.– Скорее всего, в этом для него было что-то привлекательное».

Не исключено, что некая часть Уилбура Дюрана ужасалась собственным деяниям, возможно, в нем еще оставалась какая-то толика разума, пытавшаяся противиться безудержному натиску безумия.

Так или иначе, но, когда детективы начали оказывать на него серьезное давление, пытаясь выяснить, где находятся тела остальных похищенных детей, они потерпели неудачу.

– Какие похищенные дети? – постоянно спрашивал Дюран.

И Шейла добавляла:

– Мы не признаем других похищений.

Это был открытый вызов, который выводил из себя Спенса и Эскобара, официально назначенных детективами, отвечающими за расследование. В беседах с Шейлой Кармайкл осторожно подняли вопрос о смягчении наказания в обмен на сообщение о местах, где спрятаны тела остальных жертв. Шейла внимательно все выслушивала, а потом вновь и вновь заявляла, что ее клиент не имеет никакого отношения к исчезновению остальных детей. Однако она тут же подала заявление о приостановке судебного разбирательства – поскольку как адвокат Дюрана чувствовала себя обязанной донести до сведения своего клиента все предложения, сделанные полицией и прокурором, и намерена поговорить с ним на данную тему – впрочем, она уверена, что это ни к чему не приведет, поскольку ему неизвестно об исчезнувших мальчиках.

– Вы ведь знаете, что он безумен, – добавила она, – так что от него можно ждать чего угодно. Я не могу предсказать заранее, как он отреагирует.

Джим Йоханнсен встретился с семьями жертв, чтобы объяснить им, какие переговоры идут между сторонами. Он хотел получить «разрешение» от семей на их дальнейшее ведение. Среди прочего, он осторожно спросил, нельзя ли обещать Дюрану, что прокурор не станет настаивать на смертном приговоре, если он расскажет о местонахождении тел.

Я сочувстровала всем этим людям. Они оказались перед ужасным выбором: если прокурор будет настаивать на вынесении смертного приговора, они могут никогда не узнать, что произошло с их сыновьями.

Я не знаю, может ли удовлетворение от мести стать достаточной компенсацией за неизвестность. Тайна гибели детей умрет вместе с Дюраном. И для тринадцати семей это дело никогда не будет завершено. Каждый день они будут ложиться спать с надеждой на чудо – а вдруг их ребенок все еще жив, все еще пытается вернуться домой, как потерявшаяся собака.
Быстрый переход