Немного помолчав, я добавил:

— Когда я вернусь из Аламута, я отправлюсь в Хинд, в Анхилвару.

— Ты знаешь мой город?

— Пока ты не произнесла это название, я никогда о нем не слышал.

Пока рабы наполняли наши стаканы, она опустила глаза к столу. Понимают ли они по-персидски?

— Ты не должен приезжать.

— Но если я хочу увидеть тебя снова?

— Мусульмане, которые приходили в мой город, приходили как враги.

— Значит, меня будут считать врагом? Если необходимо, я могу появиться как христианин, как хинду, как огнепоклонник, или просто как… поклонник.

— Это ничего не даст.

— Что может поделать воля там, где приказывает сердце?

На другом конце зала музыканты начали играть на китаре и кимандже, и по комнате поплыла тихая музыка.

— От музыки твоей красоты, — сказал я, — шелестят листья моего сердца.

Она подняла на меня глаза:

— Однако я тонкая, о ученый, а не такая пухленькая красотка, каких предпочитают турки.

— Но я не турок, Сундари, и даже не перс.

— Так какой же род красоты ты предпочитаешь? Такой, как у… как там её зовут? Валаба? Сюзанна?

— Мужчина, не познавший многих женщин, не может по достоинству оценить одну.

Ее глаза заискрились смехом.

— Ты, оказываешься, не такой уж… беспомощный. Когда ты беседовал со своим слугой, мне было даже больно за тебя. Все эти девушки воспользовались тобой, одержали над тобой верх! Ты не боишься, что я сделаю то же самое?

— Трепещу… от надежды и ожидания.

Она расхохоталась:

— Ибн Ибрагим, ты направляешься в Аламут, а я — в Анхилвару. И на том все кончается. Мы не встретимся снова.

— Но ведь есть эта ночь?

Сундари снова взглянула мне в глаза, словно эта мысль была для неё неожиданностью.

— Этой ночью я буду спать; а назавтра мы разъедемся.

— А я этой ночью, — сказал я, — буду гулять по саду, гулять под деревьями, наблюдая, как светлячки рассеивают искры в ночи. Но я буду не один, потому что со мной будут мои мысли о тебе.

Она грациозно поднялась и оглянулась на меня; и глаза её были как озера тьмы, в которых живет красота. Как похожи на цветок её губы! Как мягки щеки! Как нежна кожа!

— Спокойной ночи, мудрый ученый. Посмотри ещё раз на свои звезды.

— Их послания яснее, если читать их вдвоем.

Когда я поднялся, она начала уже поворачиваться, но задержалась:

— Я отправлюсь в Анхилвару, а оттуда в Каннаудж, а в Каннаудже меня выдадут замуж за друга царя.

Вот как…

У меня потемнело в глазах, словно распахнулась передо мной черная бездна отчаяния и пустоты.

— Все равно! Сегодня ночью, — повторил я, — я буду гулять в саду.

Глава 51

Бледная ладонь лунного света ласкала садовые ворота, и там, где меж деревьев лежали тени, пел соловей, но сердце мое было пещерой одиночества, в которой эхом отдавался голос Сундари Деви.

Один, окутанный плащом тени, шагал я там, где аромат жасмина наполнял воздух. Зашуршал лист, потом все стихло.

Где Сундари?

Я, который был неуязвим, сейчас больше не был им, ибо узнал теперь, что такое любовь, и узнал слишком поздно. Этот звук! Звук, подобный рокоту походного барабана, — это сердце мое печально бьется в пустоте моей души.

Аламут ждет, свет луны ложится на его крутые пики, но для меня настала пора печали. На протяжении одного вечера нашел я то, чего желал больше всего на свете, — и потерял.