Франческо не сказал в ответ ни слова, он закусил губу и не отводил глаз от свитка. Он пару минут тяжело, с хрипами дышал, но потом вынул из кармана зажигалку и щёлкнул ею. Вспыхнуло пламя. Хэмилтон напрягся. Он понимал, что хочет сделать Бельграно, но не верил в это. Как можно, ведь это такая удача! Она же, тут Карвахаль прав, прославит его имя! Он, что, рехнулся?

Карвахаль же не сделал ни малейшей попытки помешать Бельграно, но поднялся и из-за спины Франческо пару минут с интересом наблюдал, как темнеет и корчится в огне папирус.

— Ты, оказывается, Франческо, верующий, — Карвахаль улыбнулся Бельграно. — И ты прав. Неисследимыми путями Господними даже нелепые подделки малограмотных неучей спасают в веках Истину от окончательного падения. Пока мир верит в бледных всадников Апокалипсиса, он не опошлится до конца.

Хэмилтон так растерялся, что почти забыл о Галатее, которая целый день не выходила у него из головы. Он счёл Бельграно и Карвахаля ненормальными.

Глава девятая

Прежде чем начинать молиться о дожде,

Неплохо бы узнать прогноз погоды.

Дождь моросил почти всю следующую неделю. На четвёртый день, озирая серую хмарь за окном, Гриффин не выдержал и в сопровождении Винкельмана ушёл на некрополь. Карвахаль же на эти дни ушёл в затвор, точнее, затворился в лаборатории и одержимо работал.

Освобождённая от защитной заклейки, фреска состояла теперь из отдельных, не скреплённых между собой раздробленных кусков. Тонкие нитевидные щели, паутиной разбегавшиеся по ней, были забиты мелкой штукатуркой. Карвахаль длинными узловатыми паучьими пальцами методично разбирал роспись участок за участком, расчищал щели, стыки, изломы, выправлял деформации, искажающие изображение. Из щелей и трещин кистью и скальпелем удалял загрязнения, предварительно раскрепив его ацетоном, одновременно подклеивал мелкие отколы штукатурки. Изломы и стыки промывал ацетоном и просушивал феном — явно взятым у сестрицы, куски складывал, проверяя соединение, затем склеивал ацетоновым раствором ПБМА.

Руки его напоминали руки скрипача, рот то и дело приоткрывался, и Хэмилтон, который вместе с Бертой Винкельман с утра тоже был в лаборатории, неожиданно задался вопросом, как этот человек будет вести себя в постели? Он страстен или тихо похотлив, склонен ли к изыскам и излишествам? Хэмилтон обычно мог достаточно определённо, глядя на женщину, сказать, какой она будет в любви, иногда мог прочитать и мужчину, но Карвахаля — не понимал и несколько часов размышлял на эту тему.

Карвахаль же тем временем осторожно наносил раствор на стыкующиеся стороны, потом с силой, но нежно соединил стыки, плотно прижав, точно сжимая в объятьях ребёнка. Затем склеивал соседние куски и последовательно соединял их, вставляя на места участки росписи, снятые с основного фрагмента и собранные в завале, заполняя трещины, утраты и щели мастикой. Хэмилтону показалось, что археолог подлинно священнодействовал.

Хэмилтон и забыл, когда и где слышал этот напев…

Мастика скрыла щели и выявила изображение, восприятию которого очень мешала частая сетка трещин. Стивен теперь увидел, что принятое им за тени было остатками синей краски, а блеклые потёки черноты прятали зелень. Карвахаль пояснил, что наряду с живописью по сырой штукатурке красками, разведёнными на воде, некоторые части фрески выполнялись в темперно-клеевой технике, связующими которых были яйцо и растительные клеи. Эти слои, зелёные и синие тона, подвергались со временем большим разрушениям, чем фресковые. Стивен разглядывал фреску и улыбался.

За эти дни Хэмилтон, правда, постоянно вздрагивавший, когда, как ему казалось, он слышал голос Тэйтона, совсем успокоился. Арчибальд явно не собирался расследовать свои подозрения, хоть за завтраком Стивен несколько раз ловил на себе его тяжёлый взгляд. Сам он больше всего сожалел, что во время встречи с Галатеей не догадался попросить у неё номер телефона.