|
Умелое применение этого приема представляет собою лучшую и наиболее прочную заслугу эпопеи Гашка. Этим-то путем нашему автору и удалось наиболее ярко вскрыть разложение политического организма старой Австрии: достаточно вспомнить с этой точки зрения такие сцены, как посещение представительницами «общества дворянок» госпиталей, награждение медалями отличившихся на войне солдат или, наконец, беседу наследника австрийского престола с двумя летчиками, «сбившими русский аэроплан». Необходимо, однако, отметить, что при всех неоспоримых достоинствах прием этот легко может сойти за простую карикатуру; в этом его главная опасность, на что частично указывала уже чешская критика. Выступая с беспощадностью против явлений, несомненно того заслуживающих, и глубоко их охватывая, автор легко может увлечься и перейти к явно карикатурному изображению тех явлений жизни, которые сами по себе этого и не заслуживали или во всяком случае не играли в жизни столь заметной роли, чтобы им стоило уделять так много внимания. В общем, можно сказать, что Гашек с успехом вышел из этих больших стоявших перед ним трудностей. В основном, он главное острие своей сатиры направлял на явления действительно типические, которые того заслуживали; вот почему в его мастерском изложении, как уже отмечалось, подверглись беспощадному осмеянию все стороны австрийского государственного организма: бюрократия, суд, чиновники, офицеры и т. д. Эти черты произведения обеспечивают ему популярность еще надолго. В нем нет шаблонности, нет «улыбательной» сатиры, теряющейся в житейских мелочах. Одновременно приемы Гашка всегда неизменно позволяют ему проникать гораздо глубже, чем это достигают в карикатуре или в газетном фельетоне. При всем том, однако, в отдельных случаях и здесь Гашек отдал дань крайностям натуралистической школы. Он вводит в свое изложение ряд таких бытовых подробностей, которые мало помогают усвоению основной, достаточно глубокой идеи произведения, а скорее отвлекают внимание читателя в сторону, мешают ему должным образом воспринять эти главные мысли произведения Гашка. Противоречие, существующее между такими ультранатуралистическими сценами, с одной стороны, и глубоким восприятием основных явлений — с другой, не могло не отразиться и на общем построении произведения Гашка. Как в свое время Гоголь намеревался написать свои «Мертвые души» в трех частях, так и Гашек хотел в трех связанных между собою книгах дать картину тыла, фронта и плена. Однако, как и Гоголю, Гашку не удалось закончить свое произведение; возможно, что это произошло по сходным причинам, т. е., писатель сатирический прежде всего, он с трудом мог бы справиться с проблемой развития своих положительных идеалов; как и у Гоголя, у Гашка фактически оказалась выполненной целиком лишь первая часть, представляющая собою как бы своего рода эпопею разлагающегося тыла.
Связь между отдельными сценами романа нарушается вследствие вводимых длинных отступлений чисто-публицистического характера, например об институте денщиков, о роли вольноопределяющихся в старой австрийской армии; иногда длинные рассказы самого Швейка, несмотря на всю их занимательность, нарушают цельность впечатления. Читатель предпочел бы узнать все это непосредственно из самой эпопеи… Наконец, в связи с общей конструкцией «Швейка» написанное Ванеком его продолжение также оказывается далеко не всегда отвечающим основной манере изложения самого Гашка. Не говоря уже о придуманной очень искусственной развязке - описании того, как Швейк попадает в плен к русским, — основной тон изложения Ванека гораздо больше приближается к тем чертам поверхностного охвата преимущественно второстепенных явлений жизни, которого Гашку, благодаря его несравненному таланту, удалось в подавляющем большинстве случаев счастливо избегнуть. Но несмотря на свою незаконченность и противоречие в отделке некоторых деталей, «эпопея» Гашка продолжает оставаться крупнейшим произведением, своего рода чешским «Дон-Кихотом». |
