|
Корове эти целебные травы сыпали в теплую воду и давали ей пить эту бурду из лохани. При этом скотине прочитывалась маленькая молитва к святому Пилигриму, молитву же эту сочинил наш приказчик Таухен. Дело было так. Когда эти образки святого Пилигрима были напечатаны, так на другой стороне нужно было напечатать какую-нибудь молитву. Так вот наш старик Кокошка позвал Таухена и говорит ему, чтобы он к следующему утру сочинил молитву к нашим образкам и целебным травам, чтобы завтра, в десять часов, когда он придет в лавку, все уже было готово, чтобы можно было отправить в типографию: коровы уже давно ждут этой молитвы. Одно из двух: если сочинит хорошо — он ему гульден на бочку выложит, нет — через две недели получит расчет. Пан Таухен целую ночь потел, а утром, невыспавшийся, пришел открывать лавку, а у него ничего еще не было написано. Мало того: забыл, как святой этих целебных трав зовется. Выручил его из беды посыльный Фердинанд. Тот на все руки был мастер. Когда мы на чердаке сушили чай из ромашки, так он, бывало, разумеется и влезет в эту самую ромашку ногами. Он говорил нам, что от этого ноги перестают потеть. Умел он ловить голубей на чердаке, умел открывать конторку с деньгами, обучал нас и еще другим способам подрабатывать, и у меня, у мальчишки, дома была такая аптека, я ее из лавки в дом к себе натаскал, какой не было, и «У милосердных». Так вот тот самый Фердинанд и выручил из беды Таухена. «Позвольте. — говорит, — взглянуть». Пан Таухен немедленно послал меня за пивом для него, и не успел я еще принести пива, а уж Фердинанд наполовину был готов с этим делом и прочел нам во всеуслышание:
Потом, когда выпил пива и как следует лизнул валериановых капель, дело пошло быстро, и он в одно мгновение прекрасно закончил: Затем, когда пришел пан Кокошка, пан Таухен пошел с ним в контору, а когда вышел оттуда, показал нам два золотых, а не один, как ему было обещано. Ну, он хотел разделить их пополам с паном Фердинандом, но слугу Фердинанда, когда он увидел эти два золотых, сразу обуял бес корыстолюбия, говорит: «Или все или ничего!» Ну тогда пан Таухен ему ничего не дал, а оставил эти два золотых себе. Потом привел меня в магазин, дал мне подзатыльник и сказал, что я получу сто таких подзатыльников, если когда-нибудь осмелюсь сказать, что не он сочинил. А если бы Фердинанд пошел жаловаться к нашему хозяину, то я должен сказать, что слуга Фердинанд — лгун. Мне пришлось в этом присягнуть перед бутылкой с уксусной эссенцией. Ну, а наш слуга принялся вымещать на целебной траве для коров. Смешивали мы эти травы в больших ящиках на чердаке, а он, где только находил, сметал мышиное дермо, приносил его и примешивал к этой целебной траве. Потом собирал на улице конские катушки, сушил их дома, толок в ступке для целебных трав и тоже подбрасывал в целебные травы для коров с образом святого Пилигрима. Но и на этом он не успокоился. Он мочился в эти ящики, испражнялся в них, а потом все это размешивал. Выходило вроде каши из отрубей… Раздался телефонный звонок. Старший писарь подбежал к телефонному аппарату и с отвращением отбросил трубку. — Придется итти в полковую канцелярию. Так вдруг. Это что-то мне не нравится! Швейк опять остался один. Через минуту раздался опять телефонный звонок. Швейк начал телефонный разговор. — Ванек?.. Он ушел в полковую канцелярию. Кто у телефона?.. Ординарец 11-й маршевой роты. А кто там?.. Ординарец 12-й роты. Мое почтение, коллега. Моя фамилия?.. Швейк. А твоя? Браун! Это не твой родственник Браун на Набережной улице в Карлине — шляпочник. Нет?.. Не знаешь такого… Я тоже с ним не знаком. Я проезжал как-то на трамвае мимо, и его вывеска мне бросилась в глаза. Что новенького?.. Я ничего не знаю. Когда едем? — Я еще ни с кем об отъезде не говорил. А куда мы должны ехать? — Вот олух! С ротой на фронт. |
