Игнатьич. Вестимо, Петр Степанович, вестимо!

Столбиков. Наконец кое-как применился я к артикулу… Еще хуже… принялись учить меня стрельбе… И когда я дергал эту, как ее? шавку… болонку… собаку… собачку… да, собачку! и ружье вдруг выстреливало… искры так из него и брызнут, так и обдаст дымищем… свету божьего не видишь… упадешь на колени и думаешь… "Вот богу душу отдал, господи, прости мои согрешения!"

Игнатьич. Подлинно страшно, батюшка Петр Степанович. Ну как же вы уж наконец с ружьем-то справились ли?

Столбиков. Как же! справился! прежде падал, как выстрелю, а потом так обстрелялся, что только пошатаюсь, да и ничего! К чему не привыкнешь! Вот и служил я служил, долго… Полковник на меня сердился… и чину мне не давал, да приехал генерал-аншеф… я ему и подслужись по одному делу, совсем неожиданно, а он меня и произвел из жалости в прапорщики, не в пример другим… По полку я считался сверхкомплектным и мог ничего не делать. Наконец уж надоел всем, полковник рассердился да и сказал, что по ненадобности во мне отпускает меня в домовый отпуск на двадцать девять дней жить сколько угодно; а после будто бы для пользы службы выхлопочет мне отставку. Я обрадовался и поехал в одну из своих деревень… Мужички от меня пришли в восхищенье… с торжеством ввели меня в дом, прогнали плута управителя. Вот я и живу… день, два. Начал было уж и хозяйничать… Нанял было плотников построить голубятню… Вдруг явился опекун и ну выдумывать на меня… будто бы, видишь, я бежал из полка, вооружил мужиков, хотел зарезать его управляющего, обольстил какую-то невинность, черт знает что!.. Я и давай бог ноги… удрал. А он и написал на меня всё это и подал в суд!

Игнатьич. Ах он безбожник! так вот из чего вышло… всё дело. Жаль мне вас, Петр Степанович! Ну а как же вы попали на службу к правителю губернии?

Столбиков. Так, по рекомендации одного родственника. Сначала я был квартальным… на дежурстве понравился его превосходительству… и он меня оставил при себе.

Игнатьич. Вот как! Слава богу! А рассказали вы ему при этом удобном случае свое дело?..

Столбиков. Рассказал всё… правитель губернии еще и прежде имел многие донесения… Он обещал разобрать дело и заступиться за меня… Отличный, редкий начальник! Зато его почти никто не любит. Даже поговаривают уже о его отставке.

Игнатьич. По какой же секретной части вы теперь служите?

Столбиков. Его превосходительство заметил во мне усердие и честность, приказал мне неотлучно находиться в его кабинете. Там его превосходительство изволит распечатывать пакеты и читает про себя секретные бумаги, а я подбираю брошенные им пустые конверты и складываю в один угол… и так мы занимаемся по целому дню… Но это еще ничего, а вот что главное: его превосходительство на опыте убедился, что я мастерски по руке ему чиню перья; за это мастерство я вошел в такую милость, что зачастую обедаю вместе за одним столом с начальником.

Игнатьич. А! так вот что значит -- по секретной части! понимаю!

Столбиков. Тут имел я счастье заслужить милостивый смех ее превосходительства… она всегда изволит отчего-то хохотать, глядя, как я уписываю разные соусы… и всегда подкладывает мне, чтобы побольше посмеяться… А я, знай, уписываю.

Игнатьич. И только в том вся ваша служба?

Столбиков.