— Я по поводу сумочки, — продолжил голос. — Мне передали номер ее телефона. Можно с ней переговорить?

— Можно. Но я ее доверенное лицо. Личный юрист. О чем вы хотели ее спросить?

— Юрист? — наступила пауза. Я почувствовал колебания в ее голосе.

— Она сейчас отдыхает, — сказал я. — Говорите со мной. Вы Ольга Ухтомская?

— Да.

Опять пауза. Колебания достигли такой степени, что я испугался, не отключится ли она совсем?

— Нам надо встретиться, — торопливо сказал я. — Это в ваших интересах. И это не телефонный разговор, как вы сами понимаете.

— Конечно, — согласилась она. — Потому что не все вещи в сумочке оказались на месте.

— Пусть вас это не тревожит. Предмет, который мы оба имеем в виду, не пропал.

На кухню вошел Яков. Стал наливать воду в чайник.

— Где и когда? — коротко спросил я.

— У Матвея Ивановича, — ответила девушка.

— Это… неразумно, — я заметил, что Яков прислушивается к нашему разговору.

— Зато безопасно для меня.

— Как раз напротив. Насколько я в теме.

— А где вы предлагаете?

— Дайте подумать.

Меня смущал маячивший передо мной Яков. Он усмехнулся и спросил:

— Красивая пассия? Пусть подругу пригласит. Для меня. Устроим вечеринку.

Подруга уже на кладбище, — подумал я. — И, возможно, не без твоей помощи.

— Ладно, давайте у Матвея Ивановича, — вырвалось у меня, поскольку ничего лучшего не приходило на ум, к тому же я стал нервничать, — часа через полтора.

— Хорошо, — отозвалась Ольга Ухтомская, и связь прервалась.

— А я думал, что вы в Машу влюблены, — насмешливо произнес Яков. — А у вас с другими свидания…

— Думать — вредно, как учит Бахай-сингх. Спросите у своего отца, он подтвердит.

— А чья все-таки она невеста?

— Кто?

— Ну, Маша ваша. Папа говорил, что вы с ней в загс собирались.

— А вам дело есть? Какие реэмигранты пошли любопытные…

— Бросьте. Не пойму просто, как вы такую девушку упустили? И не боретесь. Типичная российская расхлябанность. В кармане дыра, через которую золотая монета проваливается, зато голова забита светлыми мыслями о спасении всего человечества.

— На все человечество мне начхать, — ответил я. Знал же, что он меня подзуживает, но ввязался в диалог.

— Будто?

— Будто. Потому что всего человечества нет, есть отдельные конкретные люди, которые мне дороги или нет. Одних я действительно готов защищать и спасать, а с другими — бороться.

— Не щадя живота своего, как на поле Куликовом? — он засмеялся и в который уже раз подмигнул: — Да вы сами не верите в то, что говорите. Это слова Алексея, а не ваши. А вот он взял да увел у вас девушку. А вы с носом остались. На поле, усеянном костями.

— А что это вы мне все время подмигиваете?

— Лицевой нерв застужен, тик. Холодно у вас в России. Совсем тут расхворался, — он кашлянул, но, кажется, нарочно.

— Лечитесь. Или уезжайте, — сказал я.

— Не могу. Еще не все выполнил.

— Много работы? Трудно, поди?

— Очень, — он поглядел на часы. — Однако мне пора. Чай пить не буду.