Она засмеялась.

– Ага, значит, сейчас я кажусь тебе страшной. Спасибо за откровенность. – Она сжала мою руку, в которой я весь ужин держал ее тонкую ладонь, и на миг глаза плохой девчонки оживились. – Ты по‑прежнему любишь меня, Рикардито, правда?

– Нет, уже нет. И никогда снова не полюблю. Но я не хочу, чтобы ты умирала.

– Наверно, и вправду не любишь, не случайно ведь ты до сих пор не сказал мне ни одной из своих гламурных красивостей, – покорно кивнула она, скорчив смешную гримасу. – Что я должна сделать, чтобы вновь завоевать твое сердце?

Она засмеялась с былым кокетством, и глаза ее наполнились хитрыми искорками, но я вдруг почувствовал, как без видимой причины ослабло пожатие тонкой руки. Глаза потухли, лицо побледнело, рот приоткрылся, словно в поисках воздуха. Не поддержи я ее, она сползла бы на пол. Я потер ей виски мокрой салфеткой, влил в рот глоток воды. Она начала приходить в себя, но оставалась бледной, почти белой. И в глазах метался животный ужас.

– Я скоро умру, – прошептала она, цепляясь за мое плечо.

– Ты не умрешь. Я позволял тебе делать какие угодно глупости – с тех пор, как мы встретились, еще в детстве, но только не эту, нет. Я запрещаю тебе.

Она вяло улыбнулась.

– Уже пора было услышать от тебя какую‑нибудь глупую красивость. – Я едва различил ее голос. – Они мне были очень нужны, хочешь верь, хочешь нет.

Когда вскорости я помог ей встать, ноги у нее дрожали, и она в изнеможении снова опустилась на стул. Я попросил официанта из «Прокопа» сходить на угол бульвара Сен‑Жермен и взять такси, но чтобы оно подъехало прямо к дверям ресторана. Потом он помог мне вывести ее на улицу. Мы вдвоем почти несли ее, подхватив под руки. Когда она услыхала, что я прошу таксиста ехать в ближайшую больницу – «Отель‑Дьё, на острове Сите, да?» – переспросил тот, – она в отчаянии кинулась ко мне на грудь: «Нет, нет, только не в больницу, ни за что, нет». И велела сказать таксисту, что в больницу ехать не надо, тогда я дал ему свой адрес. Всю дорогу до моего дома она сидела, уронив голову мне на плечо. И снова на несколько секунд потеряла сознание. Тело ее обмякло. Поднимая ее, я чувствовал под руками каждую косточку. Стоя у дверей нашего дома в стиле ар‑деко, я позвонил по домофону Симону и Элене и попросил их спуститься и помочь мне.

Втроем мы довели ее до моей квартиры и уложили на постель. Друзья ни о чем не спрашивали, но смотрели на скверную девчонку с жадным любопытством, словно на воскресшую из мертвых. Элена принесла ей свою ночную рубашку и померила температуру и давление. Температура была нормальной, а вот давление – очень низким. Когда скверная девчонка пришла в себя, Элена заставила ее выпить чашку горячего чая и принять две таблетки – как она объяснила, обычное укрепляющее средство. На прощание Элена твердо заверила нас, что прямой угрозы для жизни нет, но если ночью станет хуже, я должен разбудить Элену. Она сама позвонит в больницу Кошена и вызовет «скорую». Раз случаются такие обмороки, надо провести полное обследование. Обо всем можно договориться, но на это уйдет не меньше двух дней.

Я вернулся в спальню и увидел, что скверная девчонка лежит с широко раскрытыми глазами.

– Ты, наверное, проклинаешь тот час, когда снял телефонную трубку и поговорил со мной, – сказала она. – Вот ведь, явилась, чтобы нагрузить тебя новыми проблемами.

– Сколько мы с тобой знакомы, столько ты создаешь мне проблемы. Такая уж у меня судьба. А против судьбы не попрешь. Смотри, что тут есть, – может, пригодится.