– Тут и впрямь можно строить волнолом, – выпалил Архимед, едва завидев меня и улыбаясь победной улыбкой. Потом щелкнул пальцами. – То‑то обрадуется инженер Канепа!

– Теперь Вы в этом уверены?

– Уверенней не бывает, а то как же! – ответил он хвастливым тоном, кивая головой в такт словам. Глаза его самодовольно сверкали.

Он показал мне на море с таким видом, словно желал продемонстрировать: вот она, очевидность, и каждый, кто хочет, может сам убедиться и все увидеть. Но я видел только одно: язык серо‑зеленой воды с пятнами пены, который обрушивался на покрытый галькой берег, порождая ровный шум, иногда – грохот, потом вода отступала, отшвыривая назад мотки бурых водорослей. Туман густел и грозил скоро окутать нас с головы до ног.

– Остается только восхищаться вами, Архимед. У Вас чудесный дар! А что, интересно, случилось за это время – после нашей утренней встречи? Тогда Вы мучились сомнениями, а теперь они раз и рассеялись… Вы что‑то увидели? Услышали? Почувствовали какой‑то толчок, или Вам был подан знак?

Я заметил, что старику трудно самому подняться на ноги, и поддержал его под локоть. Он был тощий, кожа да кости, но и кости утратили твердость, так что руки и ноги его больше напоминали лягушачьи лапы.

– Я почуял, что можно, – ответил Архимед и дальше продолжать объяснения не стал, будто слово «почуять» сразу все прояснило.

Мы молча поднялись по крутому откосу – с берега на набережную Фигередо. Драные ботинки старика проваливались в гальку, мне показалось, что он вообще с трудом держится на ногах, и я опять взял его под руку, но он с негодованием отпрянул.

– Так куда мы все‑таки пойдем обедать, Архимед?

Он на секунду задумался, а потом указал на затянутый туманом призрачный горизонт Кальяо.

– В Чукуито, я знаю там одно местечко, – сказал он с легким сомнением в голосе. – «Чим‑Пум‑Кальяо». Там готовят хорошее севиче – со свежайшей рыбой. Иногда туда ходит инженер Чичо – перехватить бутифарру.[24]

– Отлично, Архимед. Пошли. Я обожаю севиче и тысячу лет не ел настоящих бутифарр.

Пока мы шагали в сторону Чукуито, подгоняемые холодным ветром, слушая пронзительные крики чаек и шум прибоя, я сказал Архимеду, что название этого ресторана напомнило мне компанию болельщиков «Спорт бойз», знаменитейшей команды из Кальяо, которые во время матчей на Национальном стадионе, на улице Хосе Диаса, когда я был мальчишкой, оглушительно орали на трибунах: «Чим Пум! Кальяо! Чим Пум! Кальяо!» Прошло столько лет, а я до сих пор не забыл отличную пару нападающих «Спорт бойз»: Валериано Лопеса и Херонимо Барбадильо. Они были грозой всех защитников, которым приходилось иметь дело с командой в розовых майках.

– Барбадильо и Валериано Лопеса я знавал, когда они еще были мальчишками, – сообщил старик. Он шел чуть сгорбившись, уперев глаза в землю, и ветер трепал его редкие седые волосы. – Нам даже доводилось вместе гонять мяч на стадионе в Потао, где «Бойз» тренировались, а то и просто на пустырях Кальяо. Само собой, еще до того, как эти ребята стали знаменитостями. В ту пору футболисты играли только ради славы. В лучшем случае им время от времени перепадали какие‑нибудь вознаграждения. Мне до жути нравился футбол. Но хорошим футболистом я никогда не был – не хватало выносливости. Я быстро уставал и ко второму тайму начинал дышать как загнанный пес.

– Зато у Вас есть другие таланты, Архимед. Вам открыта тайна, где надо строить волноломы, а ведь мало кто в мире владеет этим искусством.