– Я тебя очень люблю, – прошептал я. – Спасибо за то, что ты осталась такой юной и прекрасной, чилийка.

– Пошли, вон там автобусная остановка, – сказала она, хватая меня за руку. – Я знаю одно замечательное местечко, где можно спокойно поболтать. В парке. Когда цветет сакура, весь Токио едет туда на пикники, а также чтобы напиться. Там ты сможешь говорить мне какие‑нибудь свои глупые красивости.

Она схватила меня за руку, и мы двинулись к автобусной остановке, расположенной в двух или трех кварталах от гостиницы, там мы сели в сверкающий чистотой автобус. И у кондуктора, и у водителя на лице была маска, какие я, к своему удивлению, уже заметил у многих людей на улицах. И вообще Токио по целому ряду примет напоминал больницу. Я вручил скверной девчонке несессер «Вюиттон», но она приняла его без особого восторга. Зато меня самого рассматривала с радостным любопытством. Я тоже оглядел ее с головы до ног.

– А ты превратилась в настоящую японочку. И манерой одеваться, и даже чертами лица, всей повадкой, цветом кожи… С каких это пор тебя зовут Курико?

– Так меня прозвали приятели – уже не помню, кому первому это пришло в голову. Наверное, есть во мне что‑то восточное. Ты и сам однажды говорил мне в Париже, разве не помнишь?

– Конечно, помню. Знаешь, а я ведь боялся, что ты подурнела.

– Зато у тебя полно седых волос. И морщинки, вот здесь, под глазами. – Она сжала мою руку повыше локтя, и в глазах у нее сверкнул злой огонек. Потом понизила голос: – А ты хотел бы, чтобы я стала твоей гейшей, пай‑мальчик?

– Хотел бы – и этого тоже, разумеется. Но больше всего хочу, чтобы ты стала моей женой. Вот видишь, даже примчался в Токио, чтобы в тысячный раз предложить тебе руку и сердце. И уж теперь‑то уговорю тебя, обещаю. Кстати, неужели ты ездишь на автобусе? Разве главарь якудзы не может предоставить в твое распоряжение автомобиль с шофером и телохранителями?

– Он бы этого не сделал, даже если бы мог себе такое позволить, – сказала она, не отпуская моей руки. – Это было бы нескромно, а японцы ненавидят нескромность. Здесь не принято выделяться – ни в чем. Поэтому богатые изображают из себя бедных, а бедные – богатых.

Мы вошли в парк, где было полно народу – служащие пользовались обеденным перерывом, чтобы съесть сэндвич и выпить газировки под деревьями, рядом с газонами и прудами с разноцветными рыбками. Скверная девчонка повела меня в чайный домик, притаившийся в углу парка. Там стояли столики с удобными креслами. Ширмы создавали атмосферу интимности. Как только мы сели, я принялся целовать ее руки, глаза, губы. Потом долго рассматривал, вдыхал ее аромат.

– Ну что, Рикардито, надеюсь, экзамен я выдержала?

– На «отлично». Но выглядишь ты слегка утомленной, японочка. Может, это от волнения – мы ведь с тобой не виделись целых четыре года?

– И от напряжения, в котором я постоянно живу, – добавила она очень серьезно.

– И в каких же злодеяниях ты участвуешь, чтобы так нервничать?

Она посмотрела на меня долгим взглядом и ничего не ответила, потом провела рукой по моим волосам – тем самым ласковым жестом, полулюбовным‑полуматеринским, который я так хорошо помнил.

– Сколько седых волос у тебя появилось, – повторила она, разглядывая меня. – Давай‑ка выдерну хотя бы несколько! Скоро мне придется называть тебя пай‑дедушкой, а не пай‑мальчиком.

– Скажи честно, ты и вправду любишь этого Фукуду? Надеюсь, ты живешь с ним только из‑за денег. Кто он? Почему у него такая дурная слава? Чем он занимается?

– Слишком много вопросов сразу, Рикардито.