Мы вывернули на просторную магистраль Нарымской улицы. Брагин еще прибавил скорость. Старый моторишко потянул натужно, шуму в машине прибавилось, задребезжали створки капота.

— Бегает старичок, — сказала я.

— Бегает, — ответила за Брагина Лариса. — А уже пора старичку на пенсию. Брагин, когда тебе новую машину дадут?

Брагин и тут ничего не ответил, и в разговоре нашем наступила напряженная пауза. Обычно разговорчивый Поль сейчас сидел нахохлившись в углу кабины.

— Закурим! — предложила Шарапова.

— Закурим.

— Поль, дамы курить хотят. Чего ты там притаился в углу, как мышь?

— Кошек боюсь, — нашелся Поль.

Он достал сигареты, я — свой фешенебельный «Ронсон». Мы задымили дружно. Четвертую сигарету Шарапова прикурила и сунула в губы Брагину.

Уже набившая оскомину притча о Наполеоне, который якобы мог одновременно вести несколько дел, — известна каждому. И еще в школе милиции мы — любители «мозгового тренинга» — пробовали одновременно читать в уме какое-либо стихотворение, а вслух — вести легкий разговор. Бывало и смешно, и поучительно. При некоторой тренировке такое раздвоение сознания оказывалось возможным даже для нас, конечно, при каких-то издержках в ту или иную сторону. Вот и сейчас, разговаривая с Шараповой, я в то же время пыталась «просчитать» в уме ситуацию. Конечно, можно, что называется, не ломать голову, а принимать решения, в зависимости от возникающих обстоятельств, но мне хотелось самой создать эти самые нужные мне обстоятельства… Когда мы закурили, напряженность молчания стала менее ощутима, разговор стал прерываться длинными паузами, и у меня появилось больше времени для размышлений. И когда Брагин наконец приткнулся радиатором к черемухе под окнами домика Тобольского, кое-какие линии моего «встречного» поведения у меня определились. Вроде бы это был не поспешный экспромт в вынужденных обстоятельствах, а в какой-то мере обдуманный ход.

Что последует в ответ, об этом я могла только догадываться, исходя из того, что знаю о каждом из моих новых знакомых. Мне казалось, я могу более или менее точно просчитать реакцию Тобольского, Завьялова, даже Поля Фоминых, но вот поведение Брагина и Шараповой прорисовывалось труднее, здесь много зависело от степени их вины, которую я, разумеется, не знала.

Я представила себе выражение лица полковника Приходько, когда буду рассказывать ему о методе расчета моего незапланированного поступка, и как бы услышала в ответ его сердитое хмыканье, но мне думалось, что я сумею убедить его в том, что доля допустимого риска для меня была в пределах той «нормы», которую допустил бы сам полковник Приходько, если бы я могла заранее все обговорить.

О том, что я вообще могу не увидеть полковника Приходько, такая мысль даже не приходила мне в голову. Хотя, если уж быть до конца честной, некий холодок опасности где-то ощущался мною, но я старалась думать не о нем.

«Тетя Женя, а вы придете к нам в гости?…»

Брагин выбрался из машины, поднялся на крыльцо и вошел в дом, даже не оглянувшись на нас. Фоминых открыл дверь и пропустил меня и Шарапову.

На кухне Завьялов — без пиджака, в белой шелковой рубашке, подвязавшись вместо фартука полотенцем — резал на столе хлеб. В соседней комнате — через просвет в занавесках — я заметила Тобольского, который расставлял тарелки на круглом столе, выдвинутом на середину комнаты под люстру. Значит, импровизацию с днем рождения они обстраивали всерьез, это еще раз подтвердило мои предположения, что никаких особо точных сведений они обо мне не имели, видимо, ожидали их получить в непосредственной беседе за столом.