Я сняла пальто, которое принял у меня Фоминых, и шагнула к Завьялову. Он, в некоторой растерянности, смотрел на меня, даже позабыв про нож, который так и продолжал держать в правой руке, — я невольно обратила внимание, кухонный нож с остро заточенным концом.

— Так с ножом и будете встречать? — улыбнулась я.

— Ох, простите! — Завьялов положил нож на стол, вытер руки полотенцем.

По его замешательству и смущенному виду я еще раз подумала, что нет, не мог он быть тем человеком, который так безжалостно, так расчетливо точно ударил ножом Мишу Севина, что вешалка на болтиках тут ни при чем — какая-то случайная накладка, заставившая нас с полковником Приходько сделать неверный вывод.

— Поздравляю! — сказала я.

— Да… — он сделал короткий, как бы протестующий жест, словно оправдываясь за их неуклюжий розыгрыш. Может быть, он сказал бы больше, но я подала ему свою роскошную зажигалку «Ронсон» — это был подарок, и не взять его он уже не мог.

— На память! — прибавила я.

— На долгую добрую память! — добавила за моей спиной Лариса. — Борис, смотри, какие роскошные подарки делает Женя. Как жаль, что мой день рождения только раз в году.

Завьялов стесненно принял зажигалку, наклонился и легко поцеловал меня в щеку.

— Очень мило! — сказала Шарапова.

Она повернулась к зеркалу, которое висело в углу над умывальником, достала расческу. Я остановилась за ее спиной. Я не красила губы, но тоже занялась своей прической. Думать она мне не мешала.

…Если убийца Миши Севина здесь, то им может быть только Брагин. Всех остальных я еще раньше вывела «за скобки» методом последовательного исключения, и ошибки здесь вроде быть не должно.

Только Брагин!

И тогда нельзя позволить ему сбежать на машине, а он попытается это сделать. Обязательно попытается…

Поль прошел в комнату. Завьялов унес туда же тарелку с хлебом. Тобольский направился было к нам с приглашением, но, увидев, нас возле зеркала, учтиво вернулся к столу.

— Подожди меня, — сказала я Шараповой. Как и полагалось в частных домиках — все удобства, естественно, располагались на свежем воздухе, и мой уход не мог вызвать у кого-либо подозрений. Я быстро спустилась с крыльца, оглянулась на зашторенные окна кухни. Подошла к «газику», осторожно отщелкнула застежку капота, просунула руку к еще горячему мотору, нащупала крышку распределителя зажигания, выдернула два провода, ведущие к свечам, и поменяла их местами, спутав таким образом порядок зажигания. Операция заняла всего несколько секунд, но теперь мотор уже не завести, а Брагин в торопливости, конечно, не сообразит что к чему и вряд ли решит задержаться на поиски неисправности. Тем более что старенький моторишко «газика» может отказаться работать по многим причинам.

Когда я вернулась, Шарапова все еще стояла перед зеркалом, задумчиво разглядывая свое отражение. Из всех присутствующих, как мне казалось, она одна держалась наиболее непосредственно, и взгляд ее прозрачных серых глаз казался непроницаемо спокойным.

Я невольно подумала, что, видимо, в мире существует единственная вещь, которая может заставить ее потерять самообладание… и опять вспомнила библейскую цитату к красивой сказке Куприна.

Конечно, я тоже волновалась, как актер перед выходом на сцену, который не особенно уверен, правильно ли он запомнил свою роль, и рассчитывает на подсказку суфлера. Но у меня суфлера не было, и я надеялась, что волнение мое никто не замечает, кроме меня. А Шарапова, уловив мой взгляд в зеркале, опустила на лоб зачесанный назад локон, убрала его, потом опустила опять.

— Как лучше? — спросила она.

Я торопливо смывала под умывальником остатки моторной копоти с пальцев.