Катерина уже бродила вдоль берега, что-то разыскивала на земле. Нашла большой увесистый камень, подняла его, вернулась к машине.

– Вот, – сказала она, не глядя на меня. – Веревка нужна. Иначе всплывет.

Я молчала. Подруга бросила камень на землю, посмотрела на меня:

– Ты в сознании?

– К сожалению, да, – ответила я, обретая голос.

– Тогда подумай, где нам взять веревку.

Я приложила руку к голове, сосредоточилась на поставленной задаче. Не нужно думать для чего понадобилась веревка, нужно подумать, где ее взять. Так… Веревка, веревка, веревка… Вспомнила!

– В кузове! Я свои картины перевязывала, прежде чем уложить. Только не знаю, насколько она прочная.

Но Катерина меня уже не слушала. Рванула к кузову, распахнула дверцы, нырнула вглубь.

Я огляделась. Кругом было безлюдно, но ночь уже не казалась такой непроглядной. Небеса на горизонте приняли неприятный пепельный оттенок. К Москве приближался рассвет.

Катерина вернулась, на ходу разматывая веревку. Ее новый немецкий плащ избороздили грязные разводы, кроссовки потерялись в налипшей на них грязи.

– Машину придется помыть, – сказала я.

Катька подняла на меня взгляд:

– Чего? А-а-а… Машину помыть… – Она обернулась, осмотрела заляпанную «Газель», одобрительно кивнула: – Здравая мысль. Только мыть ее будем в городе, ладно?

Я не ответила, так как меня уже волновала новая проблема.

– Кать, а как мы его… – я проглотила слюну и с трудом договорила: – утопим?

– Очень просто, камень на шею, и в воду.

– Да, но не у берега же…

– Конечно, не у берега. Нужно дотащить его до середины пруда.

– Нет!

– Ты это мужчинам почаще говори, – посоветовала Катька. – А мне не надо. Значит, так. Раздеваемся, берем покойника с двух сторон, тащим в пруд. Доплываем до середины пруда, отпускаем покойника, плывем обратно. План ясен?

– Я не смогу!

Катька пожала плечами, бросила веревку и демонстративно пошла к дороге.

– Стой! Я согласна.

Катерина вернулась и, не замечая, как меня всю колотит, приказала:

– Торопись. Скоро в деревне жизнь начнется. Если нас увидят – всё.

Я присела и быстро расшнуровала грязные кроссовки. Неловко стащила их вместе с носками, взялась за край свитера.

Кожу словно обожгло холодным предутренним воздухом. Я поежилась. Если воздух такой холодный, то вода… Нет, об этом лучше не думать. Иначе я с ума сойду. Стараясь не трястись, сняла с себя свитер, стянула джинсы, босиком прошлепала к машине и уложила вещи на водительское сиденье. Катерина возилась рядом с мертвецом. Что она делала, я не видела, но догадаться было не сложно: вязала петлю с камнем вокруг его шеи.

Мы вытащили покойника из машины. Он изрядно окоченел, поэтому тащить его стало значительно труднее. Руки трупа не желали складываться, голова не желала пригибаться, ноги растопыривались в разные стороны, как у сломанной куклы, и весь он был холодный, омерзительный…

Сейчас мне кажется, будто происходило это не со мной, а с какой-то другой, незнакомой женщиной. Я бы не смогла затащить труп незнакомого человека в деревенский пруд. Я бы не смогла раздеться до трусов холодным сентябрьским утром. Я бы не смогла шлепать босыми ногами по грязной размытой земле. Я бы не смогла нырнуть в ледяную мутную воду, не выпуская из рук чужой мертвой ладони. И я никогда бы не доплыла до середины пруда, даже налегке… Так что скорее всего это была не я.