Но не уволилась.

Я не понимаю, как он это сделал!!!

Он не запрещал, не давил… я сама не смогла.

Я все равно от него уйду. Так или иначе.

В больнице, где меня после самоубийства откачивали, была нянечка. Она все вокруг меня с крестиком ходила и все говорила, что надо верить, надо поверить, и Боженька спасет. Иконку принесла.

А потом пришел Яков, спросил, как меня зовут. Я в тумане была, я плохо помню, но у меня как-то Яков с боженькой слились в одно. Он меня спас. Он меня вынул из ада.

А сейчас я в еще худшем аду. Человек не может быть богом. Человек не имеет права решать, как жить другим людям.

Не бывает манипуляций во благо, это все чушь.

Мишельку можно было спасти.

А Надя все равно узнает правду, и ей будет только хуже.

Я люблю Димку, но я же вижу, что он сейчас просто сменил наркотик. Теперь у него вместо дури – кино. Но если что-то случится… Не хочу об этом думать…

И Прохор все еще живет в своем аду.

Я так не хочу. Не могу!

Была у Веры. Не успела.

Алла, ты знаешь, что делать.

Приложение. Из материалов уголовного дела Якова Ильича Лузгина

Следователь: Вы осознаете, в чем вас обвиняют? Покушение на убийство…

Лузгин: Он первый на меня бросился!

С.: У меня показания свидетелей, которые говорят другое.

Л.: Оговор! Липа!

С.: Итак, покушение на убийство Прохора Сониса, доведение до самоубийства несовершеннолетней… Венеры Кузнецовой. Или это тоже оговор? А та аудиозапись, где вы подталкиваете Венеру к суициду, тоже липа?

Л.: Я просто поговорил с девушкой по душам.

С.: Вот заключение трех экспертов, которые с вами не согласны.

С.: Далее: вторжение в частную жизнь, неправомерное использование личных данных…

Л.: Я этим, между прочим, не один занимался.

С.: Наталья Павлова мертва. Алла Данилова – несовершеннолетняя. А Прохор Сонис заключил сделку со следствием, он проходит как свидетель.

Л.: Понятно. То есть сделали из меня козла отпущения…

С.: Яков Ильич, вы сами все сделали. Объясните мне – зачем вам все это было нужно? Деньги? Власть? Слава?

Л.: Вы все равно не поймете…

Следователь: Вы хорошо знали гражданина Лузгина?

Цвирко: Да, мы с Яшей вместе учились в Первом меде.

С.: И каким он был студентом?

Ц.: Блестящим! Первый на курсе, диплом с отличием! Он ведь не москвич, приехал покорять столицу… И покорял. На каждый экзамен шел как в бой!

С.: Понятно. А потом вы с ним вместе работали у профессора Никольской?

Ц.: Да, она сама его выбрала среди выпускников. А он упросил и меня взять.

С.: В трудовой Лузгина написано, что он уволился в 1976–м… по собственному желанию.

Ц.: Да… Серафима Петровна его тогда пожалела, позволила заявление написать… А может, не пожалела, просто не хотела вокруг своего института шум поднимать. Яше тогда суд грозил.

С.: Что конкретно он сделал?

Ц.: Мы работали с подростками-суицидниками. У Никольской была своя методика: вывод из суицидального состояния через инициацию…

С.: То есть?

Ц.: Она предлагала им провести что-то вроде обряда. Как в примитивных племенах: переплыть реку с крокодилами или убить ягуара… Нет-нет! Ничего опасного для жизни! Чисто символически: сменить имя и придумать себе прошлое.

С.: Я понял. И это работало?

Ц.: Не со всеми. А Яша предложил другой способ – лечение через обострение. Он вызывал сильные негативные эмоции. Клин клином, так сказать.

С.: Профессор Никольская об этом знала?

Ц.: Когда Яша сунулся к ней с этой идеей, она его послала… буквально, на три буквы.