Кадфаэль поискал глазами Хью и обнаружил его среди вассалов графа Лестерского, который собрал вокруг себя наиболее надежных и рассудительных молодых людей. Но Ива Кадфаэль найти не смог. К тому времени, времени начала службы, церковь уже была набита битком, так что опоздавшим нелегко было найти место не только в нефе, но даже на крыльце. Лица в полумраке сливались.

За окнами темнело, и внешний мир словно отдалялся от храма. Епископы, похоже, уже смирились с тем, что все их усилия достичь примирения пошли прахом, что и прозвучало в прощальном напутствии Роже де Клинтона:

— Я заклинаю вас, перед тем как вы разъедетесь и возобновите военные действия, провести эту последнюю ночь, воздерживаясь от свар. Вы собрались здесь, чтобы поговорить о бедах нашей страны, и, хотя не смогли найти средство исцелить ее недуги, сбросить с себя бремя горестей Англии вам не удастся. Так используйте же эту ночь для молитв и раздумий и, если Господь вразумит вас, знайте: никогда не поздно высказаться и вразумить других. Ибо ни вам, коим вручена власть над телами людскими, ни нам, кому даровано попечение над душами, не избыть греха, ежели мы забудем о своем долге перед народом, заботиться о котором поручено нам свыше. Ступайте и поразмыслите об этом как следует.

Последнее напутствие пастыря прозвучало как предостережение, и эхо его страстного голоса прокатилось под сводами подобно дальним отголоскам громовых раскатов Божьего гнева. Но ни на короля, ни на императрицу это не произвело особого впечатления. Не приходилось сомневаться в том, что, как только соперники покинут храм, все предостережения будут ими забыты. И ими самими, и всеми их соратниками.

Толпившимся у входа пришлось расступиться, чтобы освободить проход для высоких особ и монашеской процессии. Они поспешно рассеялись в стороны, затерявшись в прохладном сумраке. И вдруг всего в нескольких ярдах от церковных дверей, в северной крытой галерее, послышалось восклицание — кто-то споткнулся и чуть было не упал. Восклицание не слишком громкое — уж в церкви-то его точно не было слышно, но уже в следующий миг с того же самого места донесся испуганный крик, достигший даже святилища. А затем раздался отчаянный призыв:

— На помощь! Сюда! Несите фонари… Здесь человек лежит… Кто-то ранен…

Ушей епископов этот призыв достиг у самой ризницы. Прелаты, отшатнувшись, на миг замерли, а потом устремились к южной двери храма. Находившиеся у входа прихожане запрудили его и теперь сыпались наружу, словно горошины из лопнувшего стручка. Однако даже эта густая толпа волшебным образом, словно Красное море, раздалась в стороны, когда к выходу размашистым шагом подошел Стефан. На сей раз он, увлекаемый инерцией, не уступил дорогу кузине. Голос его звучал громко и повелительно:

— Эй, кто-нибудь! Принесите свету! Да побыстрее, вы что, оглохли?! — Отдав этот приказ, король и сам устремился по северной галерее туда, откуда донесся уже смолкнувший призыв, но его несколько задержал царивший под сводами мрак. Кто-то подоспел к королю с оплывшим светильником, но налетел ветер, и язык пламени лизнул бедолаге пальцы. Тот выругался, а светильник с шипением и брызгами покатился по каменным плитам.

Мысль о свечах Кадфаэль отбросил сразу, ибо резкий вечерний ветер тут же задул бы любую. Зато он вспомнил, что видел в портике роговой светильник, и поспешил туда. Один из братьев примчался с факелом, а молодой сквайр из свиты графа Лестерского прихватил с заднего двора фонарь на длинном шесте. Все они устремились к месту происшествия.

Вдоль края галереи одна за другой тянулись ниши, напоминавшие маленькие кельи.