Дверь засыпного сейфа открылась с легким гулом, будто чугунное колесо прокатилось по рельсу и стукнуло на стыке. Профессор увидел толстую пластмассовую папку на полке, однако спохватился и решил соблюсти не ритуал, а правила приличия — выжидательно обернулся к Мастеру.
— Возьмите ее, — бесцветным голосом разрешил тот. — Будьте осторожны, не выключайте… самоликвидацию.
Исполняющий обязанности Генерального секретаря представлял, зачем идет к ложу умирающего, и взял с собой вместительный кейс, куда теперь вложил заминированную папку, а потом и ключ от сейфа, но крышку не закрыл — ждал дальнейших распоряжений, искоса поглядывая на китайскую картину с иероглифами, висящую в изголовье.
В руке академика оказался второй ключ, меньше первого, с причудливыми и длинными бородками.
Желтяков снял картину, слегка расшатал и вынул дюбель из стены, им же выковырял деревянную пробку и всунул ключ.
— Четыре оборота против часовой… — подсказал Мастер, не видя, что там делает профессор. — И пол-оборота назад…
— Да, я помню…
Небольшая дверца сейфа за долгие годы была заклеена пятью слоями обоев, и потому дело застопорилось — просто так открыть оказалось невозможно.
— Возьмите в ящике с гола… — с трудом выговорил академик. — Для бумаги…
Желтяков послушно достал нож и с треском разрезал обои по наметившемуся квадрату — освобожденная массивная дверца открылась сама. Овальный футляр из черного дерева занимал почти все пространство сейфа; несмотря на то, что более сорока лет пролежал чуть ли не замурованным, он все же покрылся довольно толстым слоем пыли.
Желтяков бережно вытянул футляр, и когда взял на руки, сказал непроизвольно:
— Тяжелый…
— Это тяжелый крест, — согласился Мастер.
— Я снимаю его с ваших плеч, брат.
— Благодарю…
— Да, на черной лестнице ждет мой специалист, — деловито проговорил Желтяков. — Вы позволите… снять гипсовую маску?
— Прямо… сейчас?
— Разумеется, нет… Потом…
— Вот и спросите потом… У покойного.
— Мой долг перед братьями… И традиция.
— Поступайте, как считаете… Я уже не властен… Скажите Лидии Игнатьевне, она распорядится…
Профессор уложил футляр в кейс и не удержался: стоя спиной к умирающему, приподнял деревянную крышку.
— У вас… будет время… — напомнил о себе академик. — У меня его… слишком мало…
— Извините, — опомнился Желтяков, торопливо закрывая кейс на кодовые замки.
— И прошу вас… Отключите грелку… И снимите ее с моих ног… Сделайте и эту милость.
Профессор исполнил просьбу, аккуратно смотал шнур, свернул сапог и зачем-то сунул его под стол.
— Ступайте, — поторопил Мастер. — И несите крест.
— Прощайте, брат. — Не выпуская кейса, Желтяков приложил руку к сердцу и кивнул головой, однако торжественность момента была нарушена тяжелой ношей в руке — хрупкую фигуру профессора перекосило, и пиджак сполз с плеча на сторону, увлекая за собой рубашку и галстук.
Таким он и удалился в дверь, которая вела из кабинета на черную лестницу.
Академик же. на короткое время оставшись в одиночестве, вытянул ноги, распрямил спину, словно и в самом деле снял с себя тяжесть, и, закрыв глаза, вновь ощутил холод, бегущий по телу от конечностей. Но теперь он оставался спокойным: все прочие, кто был приглашен к прощанию, уже ничего бы не добавили к сознанию исполненного долга. |