Раненный пошевелился, вначале застонал, потом стон перешел в крик.

   – Давайте быстрее, – сказал один из вошедших, – кровью ведь может истечь.

   Потом оба вышли из дома на крыльцо.

   – Холодно, – сказал один.

   – Холодно, – согласился второй.

   – Ну его на хрен такие задержания, – задумчиво сказал первый.

   Второй промолчал.

   – Я ведь предупреждал, что мужик успеет встать. Какого хрена нужно было устраивать перестрелку? Взяли бы чисто… А так Жорка мог свободно нарваться на пулю.

   – Мог, – согласился второй, прикуривая, – но не нарвался. Мужик встать успел, а проснуться – нет. Спать лег только в пять утра.

   Мимо них пронесли носилки, через минуту на этих носилках вынесли раненого. Через заднюю дверцу погрузили носилки в машину «скорой помощи».

   – Время, – сказал первый, взглянув на часы, – поехали.

   Мне приснился запах. Вернее, я проснулся от того, что мне приснился запах. У каждого свой ночной кошмар. Кто-то всю ночь добросовестно бегает от бестелесного черного человека, кого-то душит нечистая сила, а кто-то пытается выбраться из лабиринта и не может. А кто-то… Сколько я слышал рассказов о ночных кошмарах от разных людей, и практически ни одного похожего.

   А мне не снятся черные тени или клубки змей. Ко мне приходит запах. Нет, это не значит, что я ничего не вижу в своем кошмаре. Все как положено – я иду по ночному лесу. По ночному мартовскому лесу. Кто-то идет рядом со мной, но я его не вижу. Только луч фонаря прыгает по палой листве, скрученным подагрой веткам кустарника и блестящим испариной стволам деревьев.

   Потом в световое пятно попадает что-то пронзительно алое. Какие-то брызги, клочки, тряпки. Потом я понимаю, каждый раз заново понимаю, что это тела людей. Тела, истерзанные пулями. И каждый раз я во сне сознаю, что не сам это понял, что кто-то мне подсказал то, что люди, лежащие на прошлогодних листьях, были в упор расстреляны всего несколько минут назад.

   И еще я вспоминаю, что эти расстрелянные шли убивать меня. Но ни эта мысль, ни вид крови не пугает меня. Просто сразу после этого я вдруг начинаю чувствовать запах. Смесь запаха мокрых слежавшихся листьев, неприятного запаха сгоревшего пороха и еще…

   Запах свежего мяса. Так пахнут свежеразделанные туши. И в этот момент я просыпаюсь.

   Раз за разом, из ночи в ночь.

   Хорошо еще, что я не кричу во сне. Просто внезапно снова оказываюсь в своей постели, сердце колотится, а электрические часы демонстрируют услужливо красные цифры – сегодня, вы, Сашенька, проснулись в пять утра.

   Есть свои преимущества в том, что я сплю один. Не нужно объяснять никому, отчего это я вдруг так вскидываюсь. Ни от чего. Просто так. Нравится мне вздрагивать среди ночи и нашаривать дрожащей рукой выключатель от лампы, висящей у меня в головах.

   И невозможно к этому кошмару привыкнуть, потому что каждый раз я переживаю его как бы заново. И как бы я себе не внушал, что это только сон, что все это не на самом деле, но ничего не могу с собой поделать.

   Может быть, это еще потому, что все это действительно было со мной – и этот темный лес, и залитые кровью тела, и запах…

   Черт, не нужно об этом.