– Нам тоже пора, – сказала Молли, когда толпа расступилась, чтобы пропустить шедшего наощупь старика. – Нам все еще нужно продать яйца и масло и купить плащ.

– Да уж, пора! – произнесла Сильвия с заметным сожалением в голосе.

Всю дорогу до Монксхэйвена ее мысли занимала покупка плаща, однако у этой девушки была впечатлительная душа, быстро проникающаяся общим настроем, и теперь, пусть Сильвия и не знала никого из команды «Решимости», ей хотелось увидеть корабль входящим в гавань так же сильно, как и тем из собравшихся, у кого на борту этого судна были близкие. Развернувшись, девушка с неохотой последовала за рассудительной Молли, зашагавшей по причалу к Масляному кресту.

В городе было очень красиво, но все слишком привыкли к этой картине, чтобы ее замечать. Солнце опустилось уже достаточно низко, превратив туман, клубившийся вдалеке над рекой, в золотую дымку. С обеих сторон Ди один за другим тянулись поросшие вереском холмы; те, что поближе, были красновато-коричневыми с бледно-зелеными вкраплениями; более отдаленные казались серыми и тусклыми на фоне яркого осеннего неба. Дома с крышами из волнистой красной черепицы в беспорядке сгрудились на одном берегу, в то время как новый пригород, выстроенный в более упорядоченной, но менее живописной манере, стоял на другом. Вода в реке продолжала прибывать из-за начавшегося прилива, и вскоре она уже начала окатывать причал у самых ног собравшейся толпы; огромные морские волны становились все ближе. Пристань была устлана придававшей ей неопрятный вид блестящей рыбьей чешуей, поскольку улов чистили прямо под открытым небом, а правил, касавшихся уборки отходов, в городе не существовало.

Свежий соленый бриз продолжал гнать приливные волны по синему морю, расстилавшемуся за отмелью. За спинами уходивших с причала девушек на воде покачивался корабль с белыми парусами; казалось, он был живым существом, которому всей душой хотелось сняться с якоря.

Можно себе представить, с каким нетерпением в тот миг бились сердца членов его команды и сколь невыносимой была задержка для ждавших на берегу, если вспомнить, что моряки шесть долгих месяцев летнего сезона не получали ни единой весточки от тех, кого любили, ведь от жадных взглядов возлюбленных, друзей, жен и матерей их отделяли опасные и мрачные арктические моря. Никто не знал, что могло произойти. Толпа на берегу погрузилась в торжественное молчание, охваченная страхом перед возможными вестями о смерти, страхом, который, принесенный волнами прилива, тяжким грузом лег на сердца этих людей. К берегам Гренландии китобойные суда отправлялись с сильными, полными надежды людьми; однако их команды никогда не возвращались в том же составе, в каком вышли в море. На суше среди двух-трех сотен человек каждые полгода кто-нибудь да умирал. Чьи же кости остались чернеть на жутких серых айсбергах? Кто будет лежать неподвижно, пока море не отдаст мертвецов? Кто уже никогда – никогда – не вернется в Монксхэйвен?

При виде первого китобойного судна, вернувшегося из плавания и ставшего у отмели, многие сердца исполнились необузданным, невыразимым ужасом.

Вот какое настроение царило в молчаливой, замершей толпе, когда Молли и Сильвия ее покинули. Однако, пройдя по причалу пятьдесят ярдов, подруги увидели с полдюжины раскрасневшихся растрепанных девчонок: те взобрались на штабель древесины, заготовленной для сезона кораблестроения, и оттуда, словно с лестницы, обозревали гавань. Порывисто, развязно жестикулируя, они держались за руки и, покачиваясь и отбивая такт ногами, напевали:

– Вы куда это собрались? – крикнули они двум подружкам.