— Ну-ка спокойнее, спокойнее, девушка, — мягко позвал ее Ротгар. Он мечом придавил поводья к земле, но лошадь вовсе не выказывала никакого намерения бежать от него. Она только сильнее заржала и забила копытом, когда он подошел к ней поближе. Потом успокоилась.

— Что случилось, — заботливо спросил он ее, опускаясь на корточки перед ее передними ногами. Два небольших полумесяца рваной плоти красовались прямо под коленной чашечкой. — Кажется, кто-то ударил тебя копытами.

При обычных обстоятельствах Ротгар Лэндуолдский никогда бы не сел на раненое животное. На сей раз он был вынужден это сделать, вздохнув с облегчением, когда его вес перестал давить на больную ногу. Испытываемое им облегчение, а также смена положения тела способствовали уменьшению острой боли в голове. Он помотал ею, пытаясь набраться как можно больше решимости, чтобы непременно отыскать Марию.

— Впереди нас ждет утомительное ночное путешествие, — сказал он, натягивая поводья и заставляя лошадь переступить ногами. Он направил ее в сторону Стиллингхэма.

Едва несчастная лошадь сделала два-три шага, он осознал, что на ней ему не поймать Гилберта Криспина. Нельзя было и помышлять, что она с такими ранами доберется до Стиллингхэма. Тем не менее ее шаг, по сравнению с его шагом, был, конечно, крупнее, и она передвигалась быстрее его. Сидя в седле, он увидел струйку дыма, поднимающуюся над соломенной кровлей Марстонского монастыря.

— Ну, покажи все, на что ты способна, девушка, — тяжело вздохнув, обратился он к ней. Они поехали к монастырю. Он на ходу проклинал несправедливую к нему судьбу, которая так круто изменила его жизнь.

Глава 22

Аббатиса приняла из рук одной из монахинь щедро уставленный поднос и, повернувшись к Марии, сказала:

— Подойди ко мне, дочь моя, помоги мне управиться с этим.

— Она никуда не пойдет, — угрожающе сказал Гилберт.

— Но дверь в комнату можно закрыть на замок. Она никуда от вас не денется.

Мария подумала, что даже у таракана возникнут трудности при попытке бежать из этой голой, мрачной кельи. В ней не было окон, слабо горевший в углу огонь не давал ни света, ни тепла и не мог согреть. Но даже в такой ситуации у нее мог возникнуть шанс, каким бы незначительным он ни был.

— Заприте келью! — приказал он. Настоятельница дала знак одной из монахинь, стоявшей на пороге. Дверь громко захлопнулась.

— Не могли бы вы меня отпустить? Нужно помочь матушке.

Гилберт освободил ее руку, а сам уселся у огня, чтобы немного согреться. Потирая ноющее запястье, Мария подошла к аббатисе. Две высокие пивные кружки с говяжьим бульоном стояли на подносе, и исходивший от них чудесный, аппетитный запах в студеном воздухе вызывал урчание в животе. Рядом с кружками стояла солонка и горшочек с мазью, которую по просьбе настоятельницы принесли сестре Мэри Агнес, — точно такой, каким она пользовалась, чтобы лишить Гилберта физических сил.

— Благодарю вас, преподобная матушка. — Так и подмывало сказать Марию, но все это напрасно, — нужно ждать слишком долго, покуда это снадобье проникнет через рану в кровь.

— Мне показалось, что вы хотите овладеть искусством приготовления этой мази, — сказала аббатиса, но мягкий тон ее разговора никак не вязался с ее твердым, суровым взглядом.