Два всадника один с волосами каштанового, как и у нее, цвета, а другой с шевелюрой развевающихся на ветру рыжевато-коричневых волос, запутавшихся в его такой же огненно-рыжеватой бороде. Вероятно, она на самом деле превратилась в ястребицу, судя по тому, с какой скоростью летела она, не чуя под собой ног, через весь замок и мост через ров, навстречу Ротгару. Вероятно, у нее отросли сразу десять рук — так жадно она обнимала ими Ротгара, который, подняв ее на руки, усадил перед собой в седло. Она все крепче прижималась к нему, сердясь на кольчугу, которая прикрывала от нее его обнаженное тело, и одновременно благословляя ее за то, что она спасла ему жизнь для нее; она ворошила его длинные волосы, полагая, что была права тогда в ту далекую, словно вся прошедшая жизнь, ночь, когда подумала, что спадающие до плеч волосы будут ему к липу; она поглаживала ладонями его бороду, осыпая его поцелуями. Она чувствовала его сильные руки, которые, словно железными клещами, обвили ее за талию.
— Поосторожней, сестра, — предостерег ее Хью, несмотря на то, что сам наслаждался таким же бурным приемом, оказанным ему Эдит. — Будет неловко, если Вильгельм узнает, что Ротгара задушила в своих объятиях женщина, когда еще чернила на его помиловании не высохли.
— Значит, он его помиловал? — Хотя этот день, несомненно, должен был стать самым счастливым в ее жизни, Марии с трудом удавалось сохранять спокойствие духа. — А одобрил ли он брак между нами?
— Да, хотя, конечно, нам пришлось отдать ему немало золота, чтобы переубедить его, — ответил Ротгар. — Конечно, ему было от этого не по себе, но живые деньги все же перевесили все остальное. Вильгельм, конечно, считает Англию весьма ценным для себя приобретением. — Ротгар порылся в седельной сумке и извлек из нее пергаментную бумагу, смятую, с обвисшими краями из-за длительного путешествия на потной лошади под жарким летним солнцем. Написанные жирными чернилами строки, какие-то таинственные завитушки, украшения сообщали, что Марии предоставлено право выйти замуж за сакса, и гарантировали им подорожные для беспрепятственного передвижения по территории всей Англии.
Теперь они могли уехать из Лэндуолда. Теперь они могли попрощаться с Хью и Эдит. Ну, а теперь к замку, к этому недавно завершенному замку, такому неприглядному снаружи, но удивительно приспособленному изнутри к повседневной жизни.
О, с какой радостью она бы ехала рядом с Ротгаром, высоко подняв голову, испытывая такую сильную к нему любовь. Да, теперь они могли покинуть Лэндуолд, но все же какая-то маленькая частичка ее сердца будет постоянно ныть из-за тоски по тому дому, который она могла бы иметь.
— У меня тоже есть бумага, — сообщил Хью. Эта новость отвлекла Марию от мрачных мыслей.
— Но тебе не нужно прощение, Хью.
— Этот пергамент для тебя. Пораженная известием, Мария взяла в руки документ.
— Смелость твоего брата проявляется не только на поле боя, — сказал Ротгар. — Хью осмелился признаться Вильгельму в том, что с ним произошло и как ты здесь в Лэндуолде управлялась одна, когда его лечили.
— Твой сакс, по-моему, отличается сверхскромностью, — вмешался Хью. — Я также сообщил Вильгельму, что нам никогда бы не видеть вот этих прочных стен, если бы Ротгар не мобилизовал на строительство всех местных крестьян. Не забыл я рассказать ему о том, как Ротгар спас нас от верной засады на лесной опушке возле хижины дровосека, как он организовал нашу оборону после предательства Уолтера и Филиппа.
— Ну и что сказал Вильгельм обо всех этих известиях? — прошептала Мария. Подумать только, как она опасалась, что вся эта информация достигнет ушей всемогущего правителя, и вот на тебе, ему обо всем рассказал ее брат Хью!
Хью нежно, приветливо ей улыбнулся, и в этой улыбке чувствовалась гордость брата за свою сестру. |