— Нет, что ты, Ротгар. Посмотри, ты весь в крови!

Но Ротгар, не обращая внимания на ее лихорадочные восклицания, с любопытством взирал на стонущего рыцаря.

— Но я ведь не ударил его в живот, Мария. Смотри, твой кинжал по-прежнему торчит у него в плече.

— Это действует мазь, которую вы дали ему вместе с бульоном, — вмешалась стоявшая у них за спиной аббатиса. — Оно вызывает страшные судороги у него в желудке.

— Ты дала ему снадобье? — спросил Ротгар; — Прямо здесь?

— Да. Но потом я выбила кружку у него из рук, — прошептала в ответ Мария.

— Но перед этим он уже успел выпить смертельную дозу. Он выпил достаточно, чтобы вызвать такой эффект. — Настоятельница подошла к ним поближе и, указывая на мучающегося извивающегося от острых болей норманна, сказала:

— Теперь он в твоей власти, Ротгар. Ему никогда не прийти в себя после этого.

— Он всегда будет мучиться от этих болей? — спросил Ротгар. С одной стороны, он был доволен, что этому негодяю предстоят такие страдания в течение всей жизни, а с другой, ему становилось жутко при мысли о таком суровом приговоре.

— Да, всегда.

— Ну и пусть. — Это была суровая кара, на самом деле суровее смерти, которой Ротгар хотел его предать, но он не мог в полном сознании поднять меч на Гилберта, находящегося в таком тяжелом состоянии. Ротгар встал, поднял Марию, держа ее, словно ребенка, на руках. — Пойдем, моя любимая. Мы оставим его на попечение монахинь.

Аббатиса кивком головы дала понять, что принимает на себя такую обязанность, и Ротгар подвел Марию к двери.

Глухой, хриплый голос Гилберта остановил его.

— Сакс! Помни о данной клятве. Ротгар бросил на него взгляд через плечо. Гилберт, еле приподнявшись на локте, глядел на него.

— Там, в конюшне, ты поклялся убить меня, если только я дотронусь до нее, — сказал Гилберт, сжав зубы от боли. Ротгару казалось, что он видит, как спазмы выворачивают его всего изнутри.

— Теперь она в безопасности, — ответил Ротгар, понимая, что не в силах в такую минуту нанести Гилберту удар. Кажется, ей больше не нужно опасаться, ты ей больше не сможешь причинить никаких страданий.

Но Гилберт не давал ему уйти:

— Ротгар! Я… умоляю тебя. Сдержи данную клятву.

Он говорил так тихо, что Ротгар едва его слышал. Аббатиса прошептала что-то на ухо Марии, и она, высвободившись из его объятий, пошла за монахиней. Они вышли из комнаты. Разговор Предстоял между двумя мужчинами.

— Ты наверняка поступил бы так с собакой, которая наелась гнилого мяса. Гилберт тяжело дышал, его голос сильно ослабел. Я слышал, что сказала монахиня. Нет никакого смысла жить такой жизнью, которую она мне уготовила. Но я могу с гордостью умереть, получив последний, смертельный удар от такого человека, как ты, господин Ротгар, Ротгар Лэндуолдский.

— Не стоит до такой степени унижать себя, — ответил Ротгар, выражая искреннее удивление такой формой обращения к нему со стороны норманна.

— Нет большого унижения в том, чтобы признать победителя победителем, сказал Гилберт.

Ротгар явно колебался, не зная, как ему поступить. Его представление о милосердии настойчиво заставляло его помочь норманну, но его всего охватила какая-то странная слабость, словно дух мести переполнял его только тогда, когда Марии угрожала опасность, и покидал его, когда она находилась в полной безопасности. Голова у него болела от нанесенного Гилбертом удара. Его нога дрожала от нанесенной этим норманном раны. Он, конечно, не проявит к Гилберту никакого милосердия, если только найдет в себе достаточно сил, чтобы нанести ему последний, смертельный удар.