Дед Спиридон жил на окраине Ветлуги, и его сад выходил прямо к реке, за которой начинался сосновый бор, однако объяснить комфортную температуру в саду, чистоту и свежесть воздуха, ласковый ветерок и отсутствие запахов цивилизации это обстоятельство не могло. Территория дома Спиридона Пафнутьевича, патриарха неведомого древнего учения — Егора вдруг озарило! — представляла собой нечто вроде аномальной зоны со своей экологией и природными условиями. Каким‑то образом дед Спиридон управлял климатом своего участка.
Этими мыслями Кругов поделился с Елизаветой, но она, к его удивлению, спорить не стала, согласилась.
— Я же тебе говорила, что в моем роду одни колдуны и ведьмы. А дед Спиридон вообще волхв.
— Я и сам это понял, — буркнул Егор, трогая машину с места. — Он гораздо мощнее, чем кажется с виду. И еще это его исчезновение… прямо чистая телепорта‑ция, телекинез… если только у меня не поехала крыша.
— Тогда она поехала и у меня. Я ведь тоже видела. Это он хотел показать тебе, что владеет кое‑каким древним знанием, недаром же задавал тебе странные вопросы.
— Да понял я… Как ты думаешь, сдал я этот экзамен?
— Не знаю. — Лиза погладила руку Егора на ручке переключения скоростей. — Но мне кажется, что ты ему понравился. Может, действительно права формула: учитель находится тогда, когда ученик готов к встрече с ним?
— А я готов?
— Может быть, и нет. — Елизавета посмотрела на помрачневшее лицо Крутова и улыбнулась. — Не сердись. Вообще‑то я в тебя верю. Но тебе самому придется решать, готов ты или нет.
Дальше они ехали молча, каждый со своими мыслями, все еще находясь под впечатлением встречи. Нельзя сказать, что Егор был недоволен собой, однако какая‑то червоточина в душе осталась, чего‑то он не заметил в расспросах деда Спиридона, чего‑то не почувствовал и не понял.
Алтай
ФЕДОТОВ — КОРНЕЕВ
Он стоял посреди поляны, поросшей высокой травой и еще более высокими зонтиками борщевика и дудника, и как зачарованный смотрел на торжественно замерший пихтовый лес с геометрически совершенной колоннадой кедрача. Вид был так изумителен, что душа требовала смотреть и молчать, впитывая дремотный покой и величавую гордую суть природы, проникающие во все поры тела, в сердце и в голову…
Где‑то неподалеку треснул выстрел. Эхо погоняло этот звук, как мячик, между лесными великанами, и снова наступила тишина. Ираклий очнулся, достал брусок рации:
— Не надоело зверей пугать?
— Рябчик ленивый попался, — отозвалась рация голосом Корнеева, — грешно такие подарки упускать. Ты где?
Ираклий поглядел на высокое уже солнце, сориентировался:
— К юго‑востоку от тебя, на поляне. Такая здесь красота, майор, что уходить не хочется!
— Ты меня удивляешь, полковник. К старости, что ли, сентиментальным стал?
— Может быть, — не обиделся Федотов. — Прежняя жизнь не давала времени на такие экскурсии, считай, я и не жил еще. Кончай охоту, пора возвращаться.
— Иду, — проворчал Корнеев.
В ожидании бывшего майора Ираклий уселся на полусгнивший ствол гигантской, поваленной в доисторические времена сосны и стал смотреть на лес, на далекие горные вершины за ним.
Прежняя жизнь осталась позади. Мечты бывшего полковника военной контрразведки об уходе от дел и возвращении на Алтай, где жили предки, начали сбываться раньше, чем он рассчитывал.
Им с Корнеевым удалось‑таки добраться до Москвы и представить начальству доказательства разработки секретной лабораторией в Жуковских лесах психотронного оружия, хотя от самой лаборатории ничего не осталось. Взрыв превратил ее в ничто, в дым, а воды близлежащего болота быстро заполнили образовавшийся котлован. |