Изменить размер шрифта - +
 — Я скучаю по Сервилии. Скучаю по своей дочери. Всю сознательную жизнь, насколько хватает памяти, мне пришлось воевать, а потому мысль о возвращении в собственное поместье, возможность увидеть родной лес, поле, услышать гудение пчел и просто погреться на италийском солнышке оказывается непреодолимым искушением.

Рений усмехнулся.

— И все-таки каждый год ты это искушение успешно преодолеваешь, — иронично заметил он.

Цезарь недовольно взглянул на однорукого гладиатора.

— Я в расцвете молодости и сил, Рений, не забывай. Если мне больше ничего не удастся достичь в жизни, то Галлия навеки останется моим посланием миру.

Говоря это, Юлий, сам того не замечая, провел рукой по заметно поредевшим волосам. Да, война старит мужчину куда быстрее, чем неумолимо бегущие годы. Когда-то думалось, что старость и болезни предназначены другим, а его самого обойдут стороной. Но, увы, с каждым годом все сильнее ощущались изменения погоды, и по утрам все дольше приходилось разминать застывшие суставы.

Увидев, что Брут обратил внимание на жест, Цезарь недовольно нахмурился — гордость его оказалась уязвленной.

В разговор вступил обычно сдержанный и скупой на слова Рений.

— Я еще не говорил, как ценю возможность служить с вами обоими? — спросил он. — Даже не могу представить для себя иного жизненного пути.

Молодые люди внимательно посмотрели на доблестного израненного ветерана — как и они сами, он сидел на расстеленном плаще.

— Что-то ты к старости становишься сентиментальным, — с доброй улыбкой шутливо заметил Брут. — Наверное, сказывается недостаток солнечного света.

— Может быть, так оно и есть, — согласился Рений, растирая между пальцами мокрую от дождя травинку. — Всю жизнь, без остатка, я отдал сражениям за Рим. Как видите, он все еще стоит, и в этом есть моя лепта.

— Так тебе хочется вернуться домой? — Юлий внимательно посмотрел на гладиатора. — В таком случае, друг мой, достаточно всего лишь спуститься на берег, к кораблям. Они отвезут тебя в Рим. Я не стану чинить препятствий.

Рений посмотрел вниз, на копошащихся возле галер людей, и в глазах его появилась тоска. Пожав плечами, воин неуверенно улыбнулся.

— Ну, может быть, еще один, последний год, — едва слышно прошептал он.

В это мгновение вдалеке на склоне показалась крошечная фигура всадника.

— Посыльный, — громко произнес Брут, словно желая прервать грустные размышления товарищей. Все трое внимательно посмотрели на приближающуюся точку.

— Боюсь, что он везет дурные новости, — с опаской заметил Юлий. — Иначе зачем было бы искать меня здесь?

Полководец поднялся. Словно унесенная порывом ветра, задумчивость моментально улетучилась, и перед товарищами снова стоял решительный, непреклонный военачальник.

Мокрые плащи неприятно оттягивали руки, и трое друзей снова остро ощутили тяжесть военной жизни. Почти со страхом ждали они приближения всадника.

— В чем дело? — резко потребовал ответа Цезарь, едва расстояние позволило разговаривать.

Гонец смутился, не выдержав напряженного взгляда воинов, но быстро соскочил с седла и поднял руку в приветственном салюте.

— Командир, я приехал из самой Галлии, — доложил он.

Сердце Цезаря тревожно забилось.

— От Бериция? Так каковы же твои вести?

— Племена подняли восстание, командир, — четко отрапортовал посыльный.

Юлий тихо выругался.

— Племена восстают каждый год. Сколько на этот раз?

Посыльный нервно переводил взгляд с одного из стоящих перед ним военных на другого.

Быстрый переход