Он посмотрел на меня удивленно. Наверно, ожидал чего-то другого.

— Марина, вам нужна какая-то помощь? — В его голосе не было ни капли формальной вежливости, вынужденного участия. — Вы уже решили, что будете дальше делать? Куда поедете из больницы?

— Честно говоря, нет, — вздохнула я. — Виктор Алексеевич, мой врач, говорил, что постарается найти мне место прислуги. Чтобы я могла жить в доме, но… По-моему, это безумие. Такое страшилище, да еще и неизвестно кто. Ни имени, ни биографии. Может, я убийца или воровка, кто знает.

— Вы совсем ничего не помните?

Андрей пытался выбирать слова как можно осторожнее, чтобы не задеть меня — похоже, боялся причинить боль.

— Ну как совсем ничего? — Я наклонила голову к плечу, поправила подаренную санитаркой Полиной пеструю косыночку, из-под которой высунулась изуродованная мочка уха. — Так, наверно, не бывает. Я вот тут думала. Выходит, что я не помню ничего из того, что отличает меня от других людей. Именно меня. Я же знаю, что я человек, что я женщина, что у меня есть руки и ноги, что раз я родилась, значит, у меня есть или были папа и мама. Это-то я помню, никто мне об этом не говорил. Что я должна была в школе учиться, может, даже в институте. Мало того, ведь о другом я помню такие подробности! — Я еще раз подумала, что Андрей слушает меня не из вежливости или чувства долга, а по-настоящему заинтересованно, и у меня словно язык развязался. — Вот, например, в коридоре кактус на подоконнике стоит. Я знаю, что он называется клейстокактус, что он цветет красивыми красными цветами. А сегодня ночью вдруг стихи вспомнила. Брюсова. «Одиночество, встань, словно месяц, над часом моим». Зато о себе самой ничего не помню. Вот сказали, что меня зовут Марина Слободина и что я из Сочи приехала, так это только потому, что у меня в кармане билет лежал. Ну и ладно, пусть я буду Марина Слободина из Сочи. Хотя бы пока. Иногда что-то такое смутное мелькает, как будто сон пытаюсь вспомнить. И никак. Ускользает. Странно, правда?

Андрей смотрел на меня, ошарашенно моргая, словно уже и не замечал моего уродства. Зато соседки, которые до этого старательно прислушивались, потеряли к разговору всякий интерес.

— Да, странно, — согласился он. — Но вообще-то у человека голова, как компьютер. Знаете, информация записывается как бы в ячейки. Какие-то вдруг отказали, а другие работают себе.

— Виктор Алексеевич говорил, что со временем я, может быть, все вспомню. Или хотя бы что-то.

— Послушайте, а может, вам надо поехать в Сочи? Если вы действительно оттуда, может, что-то увидите знакомое — и память вернется. Так часто бывает.

— Хорошо бы, хорошо, — вздохнула я, потому что и сама уже не раз об этом думала. — Только как я туда доберусь? Ни денег, ни документов. А жить где? В парке на скамейке? Там, конечно, тепло, но…

— Допустим, денег я вам дам. Только руками не машите, пожалуйста. В долг дам. Отдадите, когда сможете.

— Если смогу, — возразила я. — А если не смогу?

— Будем надеяться на «когда». Я, конечно, не Абрамович, но и не совсем уж бедный рыцарь. Так что не угрызайтесь совестью, что заберете у меня последнее. Тем более я не женат, ущерба никому не будет. Насчет жилья… Есть там одна бабушка знакомая, я к ней отдыхать езжу почти каждый год. Позвоню, она вас пустит в пристроечку, а вы ей помогать по хозяйству будете.

— Так она пристроечку, надо думать, отдыхающим сдает?

— Нет, там у нее склад барахла.