Джо вовсе не улыбалось появиться в костюме, в то время как все остальные будут в смокингах и вечерних платьях. Смокинга у него по‑прежнему не было, а занимать его у Чарльза, как он однажды уже делал, Джо не хотелось. Хотя бы потому, что впоследствии ему пришлось бы как‑то пересылать смокинг и галстук обратно.

– На День благодарения папа обычно надевает темный костюм. Но он придерживается довольно свободных взглядов, так что тебе вовсе не обязательно следовать его примеру. Можешь надеть что‑нибудь совсем простое – из того, что ты захватил с собой.

– Отлично! В таком случае, я надену летный комбинезон и унты, – заявил Джо, и Кейт рассмеялась.

– Хотела бы я увидеть тебя в таком наряде! – воскликнула она и при этом почти не шутила. Ей и правда давно хотелось увидеть Джо в его стихии.

– Знаешь, может быть, мне удастся договориться и в самое ближайшее время прокатить на самолете тебя и твоего отца, – сказал Джо, по‑своему истолковав ее слова.

– Только ничего не говори маме, если не хочешь, чтобы тебя выгнали из дома. С нее станется! – предупредила Кейт.

– Ни словечка не скажу. Ладно, увидимся послезавтра.

Судя по голосу, Джо чувствовал себя достаточно уверенно, и Кейт попрощалась с ним так же спокойно, но когда они почти одновременно положили трубки, оба обнаружили, что ладони у них вспотели. Впрочем, у Кейт было куда больше оснований для волнения: ей еще предстояло предупредить мать. О том, что к ним придет еще один гость, Кейт заговорила с матерью на следующий день вечером, когда вернулась домой. Элизабет как раз перетирала в кухне фарфоровые тарелки из праздничного сервиза и мурлыкала себе под нос какую‑то песенку. Настроение у нее было самое благодушное, и Кейт решила, что настал самый подходящий момент.

– Хочешь, помогу? – предложила Кейт, как бы случайно заглядывая в кухню.

Элизабет удивленно обернулась. Каждый раз, когда ей требовалась какая‑то помощь по хозяйству, у Кейт находилась Целая куча неотложных дел. Домашние обязанности она считала скучными, унижающими человеческое достоинство, о чем не раз заявляла во всеуслышание.

– Тебя что, исключили из колледжа? – поинтересовалась Элизабет и улыбнулась: Кейт редко удавалось ее провести. – Должно быть, ты совершила какой‑нибудь поистине ужасный поступок, раз тебе захотелось помочь мне с посудой. Ну, в чем дело, дружок?

– Разве не может оказаться, что я просто стала взрослой и ответственной? – парировала Кейт, делая непроницаемое лицо. – И ниоткуда меня не выгнали. Наоборот, все преподаватели говорят, что я очень хорошо успеваю по всем предметам.

– Гм‑гм… – Элизабет ненадолго задумалась. – Стала взрослой, говоришь? Что ж, это возможно, но крайне маловероятно. Насколько мне известно, ни в одном колледже не делают взрослых девиц из маленьких капризных шалунишек. Во всяком случае, не за три месяца. Для этого тебе нужно сперва прослушать полный курс, да и то… – Она с сомнением покачала головой.

– Отлично!.. – Кейт надула щеки. – Уж не хочешь ли ты сказать, что, когда я закончу колледж, мне будет нравиться перетирать тарелки?

– Именно это я и хочу сказать, – твердо ответила Элизабет. – В особенности если тебе придется вытирать тарелки для своего мужа.

– Ну, мама!.. Впрочем, давай поговорим об этом потом. Знаешь, я сделала одну вещь… очень в духе Дня благодарения. Помнишь, ты когда‑то объясняла мне, чему посвящен этот праздник? – И Кейт с самым невинным видом посмотрела на мать.

Элизабет улыбнулась.

– Попробую догадаться. Ты своими руками зарезала индейку? И выпотрошила ее?

– Нет, но я пригласила к нам на ужин одного бездомного друга.