Война, как потом поймет Билли, обошлась с ним хорошо. Когда японцы атаковали Перл-Харбор, он уже успел стать младшим партнером в крупной атлантской юридической фирме, но он без колебаний пошел добровольцем в армию, используя влияние Хью Холмса, которым он обладал в администрации Рузвельта, чтобы избежать загребущих рук военно-юридической службы и пойти в летную школу. Возраст не позволял ему попасть в истребительную авиацию, что было его заветной мечтой, но бомбардировщик — это было тоже неплохо. Возраст помог ему занять ответственную должность, и когда на тридцать восьмом вылете он был ранен шрапнелью в мягкое место, то по возвращении в эскадрилью он стал старшим помощником ее командира. При этом, стоило командиру отвернуться, как он назначал сам себя в полет, и, таким образом, за два дня до окончания войны в Европе он совершил свой пятидесятый боевой вылет.

Но если потом он поймет, что война обошлась с ним «хорошо», то в данную минуту для него имело значение лишь то, что он жив и, следовательно, в состоянии попытаться уговорить эту девушку выйти за него замуж. Он сделал над собой усилие и перестал повторять про себя текст предложения, осмотрелся вокруг и стал искать, на чем бы сосредоточить внимание. Лучше попробовать сымпровизировать. В суде у него всего лучше получалась импровизация. Рядом с ним пристроился молодой пехотный капитан, грустно уставившийся в пинтовую кружку теплого пива. Подле его локтя на стойке бара висела тросточка.

— Вы откуда, капитан?

Молодой офицер поднял голову. Билли решил, что капитан, наверное, немного пьян, но ведь и он такой же.

— Из Эльмиры, штат Нью-Йорк, сэр.

— Думаю, что очень скоро вы будете дома.

— Да, сэр. — Он похлопал по тросточке. — Из-за этого я не попаду на Тихий океан. Но, похоже, я, в конце концов, поправлюсь. Мне еще повезло.

— Но вы этому вовсе не рады. Не готовы вернуться домой?

— Да нет, готов. У меня жена и ребенок, которого я видел всего один раз. Мне будет легко вновь вернуться к гражданской жизни, даже если какое-то время придется хромать. Я, правда, знаю и таких ребят, для которых конец войны — горе горькое.

— Горюют, что их больше не подстрелят?

Капитан оторвался от пива и бросил более пристальный взгляд на Билли.

— Вы пилот?

— На «Б-17».

— Значит, на этой войне вы поубивали немало.

— Не слишком в этом сомневаюсь.

— И вам это нравилось?

— Пилотировать бомбардировщики?

— Убивать людей.

— Стараюсь об этом не думать. Особенно, о Дрездене. Мне очень трудно об этом не думать.

— А есть люди, которым это нравилось.

— Убивать людей?

Капитану вдруг стало больно, и он неловко задвигался на высоком табурете у стойки бара. И стал говорить, как человек, знающий, что он пьян, но желающий, чтоб его поняли: четко и размеренно.

— Был у меня такой в роте: совсем еще мальчишка, но уже сержант. — Он смолк на мгновение и перевел дыхание. — Сержантом его сделал я. В самое тяжелое время отступления в Арденнах он принял на себя командование взводом, когда лейтенанту не повезло. Он был от этого в восторге.

— От командования взводом?

— От возможности убивать. Когда другие умирали по его воле, он чувствовал себя на седьмом небе.