– Так нельзя! Нельзя смотреть на мир только в черном цвете!

– А как на него ни смотри, исчезновения наступят все равно. От них не увернуться. Ну, что там следующее? Ухо? Горло? Бровь? Оставшиеся руки ноги? Или, может, сразу позвоночник? Если все сгинет одно за другим, что же останется? Да ничего. Я просто исчезну вся.

– Да быть такого не может! Ведь мы с тобой – вот они, прямо здесь и сейчас… несмотря ни на что…

Он обнял меня за плечи, прижал к себе.

– Мои левая нога и правая рука, что видны вам, – не настоящие. Сколько бы вы ни ласкали, сколько бы ни обнимали их, они – пустая скорлупа, в которой меня уже нет. А я настоящая  исчезает дальше. Тихо, но верно растворяясь все больше в каждой очередной пустоте.

– Но я никуда тебя не отпущу!

– Мне и самой никуда не хочется. Я хочу просто быть там, где вы, но это невозможно. Уже сейчас наши сердца разнесло по слишком разным мирам. В том мире, который чувствуете вы, – теплота, покой и нежность; ваш мир играет звуками и благоухает ароматами. А мое сердце лишь превращается в ледышку, и все. Скоро эта ледышка разорвется на миллионы осколков, и эта ледяная пыль без остатка растает там, куда руки уже не дотянутся.

– Но зачем тебе уходить? Оставайся здесь… Ну конечно! Здесь безопасно. Ведь это убежище – комната потерянных воспоминаний, висящая в пустоте. Все твои изумруды, духи, фотографии, календари будут навечно спрятаны здесь, посреди пустоты, вместе с тобой…

– Со мной?.. Здесь?.. Навечно?

– Конечно.

– Но разве это возможно? – покачала я головой, леденея от самой даже мысли об этом. Моя правая ладонь соскользнула с кровати и упала на левое колено.

– Еще как возможно. Подумай сама. Нас с тобой, как и все, что было спрятано в статуэтках, эта комната защищает. Даже Тайная полиция не смогла нас найти!

– Но я точно знаю, что конец уже близок… Это раньше исчезновения накрывали нас неожиданно, мы не могли о них знать заранее. Но перед тем, как исчезают части тела, появляются всякие предчувствия. Словно кожа мертвеет, а мышцы немеют, что то вроде этого. А дня через два, через три или через десять – точно не знаю, но это обязательно случается, и эта часть тела исчезает тоже. Мне так страшно. Но не оттого, что исчезну я сама. А оттого, что нам придется расстаться. Вот что страшнее всего.

– Все будет в порядке, – сказал R, укладывая меня в постель. – Тебе нечего бояться. В этом убежище я сберегу тебя от всего.

27

Иногда меня поражает: почему я не могу ненавидеть его еще  сильней? По идее, я должна костерить его последними словами, кидаться на него с кулаками, хоть это и бесполезно, – в общем, любыми способами пытаться сделать ему как можно больнее и обиднее. Ведь это он, а не кто либо другой отнял мой голос, обманул меня и запечатал в этих проклятых стенах!

И все таки ненавидеть его у меня не выходит. Каждый раз, когда он походя, между делом, демонстрирует мне свою доброту, я испытываю к нему странную привязанность. Вот он поворачивает ложку ручкой ко мне, чтоб было удобнее взять; вот смахивает мыльную пену с моего лица, чтобы та не попала мне в глаз; вот высвобождает мои волосы из застежки молнии, когда я переодеваюсь… В сравнении с длиннющим списком всех ужасов, что он вытворяет со мной, такие мелочи не стоят даже упоминания. Но когда я вижу, как его пальцы совершают работу лишь для меня одной , меня накрывает волна благодарности. Понимаю, как это глупо, но чувствую это настолько искренне, что противиться уже не в силах.

Или, может, такие нелепые мелочи – просто очередное доказательство того, что я все лучше притираюсь  к этой комнате? Мои эмоции, фантазии и капризы постепенно мутируют, трансформируясь в состояния, куда более подходящие для этого странного места?

Глаза в последнее время видят все хуже.