М.:  Когда вы снова приехали сюда?

С.  В понедельник вечером.

Б.:  Где вы жили в Стокгольме?

С.:  В пансионате на Уденсгатан. Не помню, как он называется.

М.:  Что вы здесь делали после возвращения?

С.  Ничего особенного. Я не мог пойти в тир пострелять, потому что револьвера у меня не было.

Б.:  А велосипед?

С.:  Ах, да, я забрал его, когда сошел с поезда.

М.:  Меня удивляет одно: до того, как вы увидела Виктора Пальмгрена в окно в «Савое», вы не думали о том, чтобы его застрелить.

С.:  Когда я увидел его и револьвер был со мной, то меня словно молнией поразила мысль – убить его проще простого. Поскольку я решил, то уже не думал о том, что будет потом. Как будто эта мысль впервые пришла мне в голову. Но подсознательно я не раз желал ему смерти.

Б.:  Что вы почувствовали, когда прочли в газетах… вы же читали газеты на другой день?

С.:  Да.

Б.:  Что вы думали, когда узнали, что он, возможно, выживет?

С.:  Я был зол на самого себя, что стрелял так плохо. Подумал, что следовало бы выстрелить несколько раз, но я не хотел ведь ранить никого другого, и мне, кстати, показалось, что он умер сразу.

Б.:  А теперь? Что вы чувствуете теперь?

С.:  Я рад, что он умер.

М.:  Сделаем перерыв. Вам нужно поесть.

Мартин Бек выключил магнитофон.

– Остальное прослушаешь один, – сказал он Скакке. – Когда я уеду.

XXX

Поздно вечером в субботу двенадцатого июля Мартин Бек сидел один за столом в ресторане «Савой». Он заранее упаковал свой чемодан и сам отнес его в холл. Теперь его никто не дергал, и он собирался ночным поездом выехать в Стокгольм.

Он поговорил по телефону с Мальмом, который казался очень довольным и все время повторял:

– Значит, никаких осложнений? Прекрасно, просто прекрасно.

В ресторане было уютно: и роскошно, и в то же время просто.

Свет свечей отражался в огромных серебряных судках. Тихо беседующие посетители. Их не настолько много, чтобы они раздражали, но и не настолько мало, чтобы чувствовать себя одиноким. Кельнеры в белых куртках, кланяющийся метрдотель, маленький, непрерывно поправляющий манжеты.

Мартин Бек начал с виски в баре, а в ресторане заказал камбалу. К ней взял водки, настоянной на каких‑то таинственных травах и очень вкусной. А теперь пил кофе с ликером.

Все было прекрасно. Хорошая еда, хорошие напитки, прекрасное обслуживание, а за открытыми окнами теплый летний вечер. К тому же успешно законченное дело. У него должно быть прекрасное настроение, но его не было. Он почти не видел, что происходит вокруг. Вряд ли замечал даже, что ест и пьет.

Виктор Пальмгрен умер.

Исчез навсегда, и никто о нем не сожалеет, за исключением международных финансовых акул и представителей подозрительных режимов в далеких странах. Но они скоро привыкнут обделывать дела с Матсом Линдером, и разницы, в сущности, никакой не будет.

Шарлотта Пальмгрен теперь очень богата и независима.

Перед Линдером и Хофф‑Енсеном открывается блестящее будущее.

Хампус Бруберг, наверное, сумеет избежать нового ареста, и целая армия хорошо оплачиваемых юристов докажет, что он ничего не украл, не пытался вывезти акции за границу и вообще не сделал ничего незаконного. Его жена и дочь уже в безопасности в Швейцарии или в Лихтенштейне, в их распоряжении жирные банковские счета.

Хелена Ханссон, по‑видимому, получит какое‑то наказание, но не такое уж серьезное, чтобы в ближайшем будущем не вернуться к своему ремеслу.

Остается только подсобный рабочий, которого в свое время будут судить за убийство, возможно преднамеренное, а потом лучшие свои годы ему придется гнить в тюрьме. Мартин Бек, комиссар по уголовным делам, чувствовал себя скверно.