«Прекрасно! Найдите любой предлог, чтобы не принимать его. Закройте дверь для всего света и для графа так же, как для всех. Я беру на себя труд объяснить ему, что посещения его будут бесполезны».

«Альфред! — сказала испуганная матушка. — Прежде всего благоразумие, осторожность и, наконец, приличия. Граф не из числа людей, позволяющих выпроваживать себя таким образом, не объяснив причины».

«Будьте спокойны, матушка, я постараюсь соблюдать при этом все необходимые приличия. Что же касается причины, то я скажу о ней ему одному».

«Действуй как хочешь: ты глава семейства, Альфред, и я ничего не сделаю против твоей воли. Но, умоляю тебя именем Неба, взвесь каждое слово, которое скажешь графу, и если откажешь ему, смягчи отказ как только можешь».

Матушка увидела, что я беру свечу, собираясь идти.

«Да, ты прав! — продолжала она. — Я и не подумала о твоей усталости. Ступай к себе. Завтра будет время подумать обо всем».

Я подошел и обнял ее; она удержала меня за руку:

«Ты обещаешь мне, не правда ли, пощадить гордость графа?»

«Обещаю, матушка».

Я обнял ее еще раз и вышел.

Матушка сказала правду: я падал от усталости. Я тотчас лег в постель и проспал до десяти часов утра.

Проснувшись, я нашел у себя письмо графа. Я ожидал его, но не мог поверить, чтобы он сохранил в тоне письма столько спокойствия и чувства меры, — это был образец вежливости и приличия. Вот оно:

Несмотря на все желание мое доставить Вам возможно быстрее это письмо, я не мог послать его ни со слугой, ни с другом. Это обыкновение, принятое в подобных обстоятельствах, могло бы возбудить беспокойство особ, которые для Вас столь дороги и которых, я надеюсь, Вы позволите мне считать еще, несмотря на то что произошло вчера у лорда Г., не посторонними и не безразличными для меня.

Однако, сударь, Вы легко поймете, что несколько слов, которыми мы обменялись, требуют объяснения. Будете ли Вы столь добры, чтобы назначить час и место, где сможете мне его дать? Свойство дела требует, я думаю, чтобы это было тайной и чтобы не было при этом других свидетелей, кроме тех, кого это касается; но если Вы хотите, я привезу двух своих друзей.

Вчера я доказал Вам, мне кажется, что я смотрел на Вас как на брата. Поверьте, что мне нелегко отказаться от этого имени и что мне нужно будет идти вопреки всем моим надеждам, всем моим чувствам, чтобы считать Вас своим противником и неприятелем.

Я отвечал тотчас:

Вы не ошиблись. Я ожидал Вашего письма и со всей искренностью благодарю за предосторожность, принятую Вами, чтобы доставить его мне. Но так как подобная предосторожность будет бесполезной по отношению к Вам и так как нужно, чтобы Вы возможно скорее получили мой ответ, позвольте мне послать его со слугой.

Вы думаете справедливо: объяснение между нами необходимо. Оно состоится, если Вам угодно, уже сегодня. Я поеду верхом и буду прогуливаться между первым и вторым часом пополудни в Булонском лесу, в аллее Ла Мюэтт. Нет необходимости говорить, господин граф, что я буду счастлив встретить Вас там. Что же касается свидетелей, мнение мое совершенно совпадает с Вашим: они не нужны при этом первом свидании.

Мне нечего больше ответить на Ваше письмо, сударь, кроме того, что стоит сказать о чувствах моих к Вам. Я бы искренне желал, чтобы такие же чувства, какие Вы питаете ко мне, могли быть внушены мне моим сердцем; к несчастью, мои чувства продиктованы только моей совестью.

Написав и отправив письмо, я спустился к матери. Она действительно спрашивала, не приходил ли кто от графа Ораса, и после ответа стала гораздо спокойнее. Что касается Габриели, она просила позволения остаться в своей комнате. К концу завтрака мне сказали, что лошадь приготовлена. Все было исполнено, как я просил: к седлу были прикреплены кобуры; в них я поместил пару прекрасных дуэльных пистолетов, уже заряженных.