Я двинулся к дому и достиг ступеней веранды прежде, чем мысль остановила меня: а что насчет подергивания? Что, если она была жива, когда я сбросил ее в колодец? Что, если она все еще была жива, парализованная, неспособная двигаться, как один из ее порезанных пальцев, когда крысы появились из трубы и начали свой набег? Что, если она чувствовала ту, что извивалась в ее удобно расширенном рту и начала…!

— Нет, — прошептал я. — Она не чувствовала это, потому что она не дергалась. Ни разу. Она была мертва, когда я скинул ее.

— Пап? — Позвал Генри сонным голосом. — Пап, это ты?

— Да.

— С кем ты разговариваешь?

— Ни с кем. Сам с собой.

Я вошел. Он сидел за кухонным столом в майке и трусах, выглядя ошеломленным и несчастным. Его взлохмаченные волосы, напомнили мне о проказнике, которым он некогда был, смеясь и гоняясь за курами вокруг палисадника со своим псом Бу (давно уже сдохшим к тому лету) следующим за ним по пятам.

— Хотел бы я, чтобы мы не делали этого, — сказал он, когда я сел напротив него.

— Что сделано, то сделано, и этого не исправить, — сказал я. — Сколько раз я говорил тебе это, сынок?

— Достаточно. — Он опустил голову на несколько минут, затем посмотрел на меня. Его глаза покраснели и были налиты кровью. — Нас схватят? Мы отправимся в тюрьму? Или…

— Нет. У меня есть план.

— У тебя был план, который не причинял ей боль! Посмотри, чем это обернулось!

Моя рука жаждала ударить его за это, поэтому я удерживал ее другой. Сейчас не время для встречных обвинений. Кроме того, он был прав. Все, что пошло не так, было моей ошибкой. За исключением крыс, подумал я. Они не моя ошибка. Но они были. Конечно, были. Если бы не я она была бы у печи, ставя туда ужин. Вероятно, снова и снова ругаясь из- за тех ста акров, да, но живой и здоровой, а не в колодце.

Крысы, вероятно уже вернулись, прошептал внутренний голос в моей голове. Поедая ее. Они закончат с хорошими частями, вкусными частями, деликатесами, а затем…

Генри перегнулся через стол, чтобы коснуться моих сплетенных рук. Я вздрогнул.

— Извини, — сказал он. — Мы замешены в этом вместе.

Я любил его за это.

— Мы будем в порядке, Хэнк; если будем сохранять спокойствие, мы будем в порядке. Теперь выслушай меня.

Он слушал. В какой-то момент он начал кивать. Когда я закончил, он задал мне один вопрос: когда мы будем засыпать колодец?

— Пока еще рано, — сказал я.

— Разве это не рискованно?

— Да, — сказал я.

Два дня спустя, когда я чинил часть изгороди в четверти мили от фермы, я увидел большое облако пыли, сгущающейся на нашей дороге от автомагистрали Омаха-Линкольн. Нас ожидал визит из мира, частью которого Арлетт так ужасно хотела стать. Я пошел назад к дому с моим молотком, засунутым в петлю на поясе и передником плотника вокруг талии, с длинным карманом, полным звенящих гвоздей. Генри не было в поле зрения. Возможно, он спустился к роднику, чтобы искупаться, а может, спал в своей комнате.

К тому времени, когда я добрался до палисадника и сел на колоде, я узнал автомобиль, тянущий за собой шлейф пыли: красный автофургон Лapca Олсена. Ларе был кузнецом в Хемингфорд Хоум и молочником. Также за дополнительную плату, он подрабатывал своего рода шофером, и именно эту функцию, он выполнял этим июньским днем. Грузовик, заехал в палисадник, повергнув Джорджа, нашего злого петуха, и его небольшой гарем куриц в бегство. Прежде, чем двигатель закончил кашлять до полной остановки, полный человек, обернутый в развивающуюся серую тряпку, вылез с пассажирской стороны.