– Он безукоризненно чист.

Белл вздохнула при виде его решимости промыть ее мозоль, и выставила босую ногу из-под юбки.

– Так не годится, – заявил Джон.

– Почему же?

– Вам придется лечь на живот.

– Ни за что! – выпалила Белл.

Джон склонил голову набок.

– Насколько я понимаю, – задумчиво произнес он, – у нас имеется два выхода.

Он надолго замолчал, и Белл была вынуждена спросить:

– У нас?

– Да. Либо вы перевернетесь на живот – так, чтобы я смог промыть вашу мозоль, либо мне придется лечь на спину – так, чтобы видеть вашу пятку. Разумеется, для этого мне понадобится сунуть голову вам под юбки, и эта идея представляется мне настолько интригующей…

– Довольно, – перебила Белл и легла на живот.

Взяв платок, Джон осторожно приложил его к ранке, удаляя уже запекшуюся кровь. Прикосновения были очень болезненными, но Белл чувствовала, что ее целитель действует с умелой осторожностью, и потому молчала. Однако, когда Джон извлек из кармана нож, она решила, что лучше не молчать.

– Ах! – К сожалению, первое вырвавшееся у нее слово оказалось не особенно вразумительным.

Джон был явно удивлен.

– Что-нибудь не так?

– Что вы хотите делать ножом?

Джон терпеливо улыбнулся.

– Всего-навсего проткнуть волдырь. Так кожа быстрее высохнет.

Судя по его словам, он знал, что делает, но Белл считала, что не может так просто согласиться.

– А зачем нужно, чтобы кожа высохла?

– Тогда мозоль быстрее заживет. Мертвая кожа отвалится, а нежный слой под ней затвердеет. Разве прежде вы никогда не натирали мозолей?

– Такие – нет, – призналась Белл. – Обычно мне не приходится так помногу ходить. Я привыкла ездить верхом.

– А как насчет танцев?

– При чем тут танцы? – удивилась Белл.

– Не сомневаюсь, что в Лондоне вы часто бываете на балах и тому подобных светских развлечениях. Должно быть, вам приходится целые ночи проводить на ногах.

– Я всегда надеваю удобную обувь, – отозвалась Белл. – Может быть, все-таки обойдемся без ножа?

– Не беспокойтесь, – заверил он, – мне приходилось заниматься ранами гораздо хуже этой.

– На войне? – осторожно поинтересовалась Белл.

Его глаза потемнели.

– Да.

– Могу себе представить – вам и в самом деле доводилось видеть раны куда страшнее волдырей, – негромко произнесла она.

– Представьте себе, да.

Белл понимала, что ей следует прекратить расспросы: очевидно, у Джона остались болезненные воспоминания о войне, но любопытство пересилило благоразумие.

– Разве не для этого существуют врачи и фельдшеры?

Последовало многозначительное молчание. Белл ощутила прикосновение к ноге его ладоней, когда острие ножа прорвало волдырь, и лишь потом Джон ответил:

– Иногда помощь врачей и фельдшеров бывает недоступна, и тогда приходится делать все возможное, что подскажет рассудок. А потом молиться, – его голос стал ровным и бесстрастным, – даже если уже утратил веру в Бога.

Белл с трудом сглотнула. Она подумывала сказать что-нибудь утешительное, но не находила слов, так как даже вообразить не могла ужасов войны.

Джон вновь обтер ее пятку влажным платком.

– Это должно помочь, – он поднялся и протянул Белл руку, но она не обратила на нее внимания, перекатилась на спину и уселась на поросшем травой холмике.