Изменить размер шрифта - +
Вожделел подхватить ее за ягодицы и сжать их, вонзиться в нее, удовлетворить с ней свое нестерпимое желание.

Он хотел обладать ею – каждым дюймом ее тела. Обладать всегда и всецело.

Белл молча наблюдала за ним, но Джон стоял к ней боком, и она не видела его глаз. Когда же он наконец повернулся, Белл невольно отшатнулась, так потрясло ее выражение его лица.

– Что случилось? – заикаясь, спросила она.

– Впредь советую вам хорошенько подумать, прежде чем бросаться в мужские объятия, моя маленькая аристократка, – прошипел он.

Белл ошеломленно уставилась на него, чувствуя, как растут внутри нее страх, обида и ярость.

– Можете не сомневаться, – ледяным тоном парировала она, – следующему мужчине, в объятия которого я предпочту, как вы выразились, «броситься», хватит воспитания, чтобы не оскорблять меня так, как только что сделали вы.

– Сожалею о том, что моя кровь для вас недостаточно голубая, миледи. Не тревожьтесь, обещаю впредь не досаждать своим присутствием.

Белл приподняла бровь и окинула его надменным взглядом.

– Да уж, не всем дано быть в родстве с герцогами. – Белл круто повернулась и зашагала прочь, стараясь держаться с достоинством, насколько позволяла ее хромота.

 

 

Наконец он собрался идти домой, но увидел, что Белл позабыла ботинок. Нагнувшись, Джон подобрал его. Проклятие, теперь придется возвращать ботинок Белл, а он сомневался, сможет ли посмотреть ей в глаза.

Джон вздохнул и, перекладывая изящную вещицу из одной руки в другую, медленно заковылял к дому. Ему придется придумать какой-нибудь убедительный предлог, чтобы вернуть ботинок. Алекс – его давний друг, но тем не менее он пожелает узнать, каким образом у Джона оказалась обувь его кузины. Предположим, он отправится в Уэстонберт сегодня вечером и…

Тихо чертыхнувшись, Джон вспомнил: ему так или иначе придется сегодня вечером побывать в Уэстонберте. Он уже принял приглашение Алекса на ужин. Представив себе предстоящий вечер, Джон выдал замысловатое ругательство. Несколько часов кряду смотреть на Белл в соблазнительном вечернем туалете было невыносимо!

Его страсть к этой девушке и без того становилась слишком опасной.

Возвращение Белл домой было не более поспешным, чем возвращение Джона. Она не привыкла ходить босиком, и, казалось, ее правая ступня нарочно натыкается на каждый острый камушек и выступающий корень дерева на узкой тропе. Не меньшую проблему представляла и левая нога – ботинок был на каблуке, и потому Белл была вынуждена шагать, скособочившись и прихрамывая.

Даже хромота напоминала ей о Джоне Блэквуде. Ненавистном Джоне Блэквуде.

Белл уже припомнила все неприличные слова, некогда случайно услышанные от брата. Ее тирада продолжалась лишь несколько секунд, ибо Нед обычно бывал весьма осторожен и придерживал язык в присутствии сестры. Когда запас наиболее изощренных проклятий иссяк, Белл выпалила: «Негодяй! Мерзавец!» – но такие определения показались ей чересчур слабыми.

– Проклятие! – взорвалась она, в очередной раз наступив на особенно острый камень. Это происшествие стало последней каплей, переполнившей чашу ее терпения, и Белл почувствовала, что горячий ручеек сбежал по ее щеке, когда она зажмурилась от боли.

– Не будешь же ты рыдать из-за какого-то камушка, – попыталась поддразнить она себя. – И уж конечно, этот отвратительный человек недостоин слез.

Но она плакала и не могла остановиться. Она не понимала, как он мог быть обаятельным и нежным и тут же нанести ей оскорбление. Она нравилась ему – в этом Белл не сомневалась, вспоминая, как он шутил с ней, поддразнивал и осматривал ее ногу. И потом, когда она начала расспрашивать о войне, он не был вполне откровенным, но и не пренебрег ее вопросами.

Быстрый переход