Только стукнут часы семь раз, только засинеет окно после ночи, а в комнате уже начинается: «Тур! Тур!»
На дворе дожди, первый снег повалил, а в квартире весна — в гнезде над часами появились два маленьких яичка.
Однажды утром яйца треснули, и из гнезда выглянули два беспомощных розовых существа. Росли птенцы быстро. Но один заболел какой-то детской болезнью и протянул лапки. Вся забота родителей доставалась теперь одному.
В один прекрасный день птенец почувствовал себя взрослым. Он выбрался на край гнезда и после некоторого раздумья совершил первый беспосадочный перелет: часы — спинка кровати. Потом он отважился слетать «на край света» — на спинку стула. Удачи окрыляют. Отвернулись как-то родители, и птенец пустился в «межпланетный рейс»: пырь в форточку — и был таков.
На дворе было тепло в этот день. Иван Михайлович и Галя долго искали безумца. Вывесили даже объявление в подъезде: «Кто увидит горлинку (далее следовали приметы), просьба доставить в квартиру № 16».
Осиротели родители. Но скоро в гнезде над часами опять появились два птенца. Эти оба не перенесли болезни…
Однажды Галя заметила, как старые горлинки жадно клевали столетник. «Может, витамины нужны птенцам?» — Иван Михайлович принес листики петрушки. Горлинки с жадностью набросились на зеленое крошево. Соком петрушки спрыснули пшенную кашицу, перетерли ее и дали птенцам… Одного удалось спасти от странной болезни. Он вырос и теперь совершает регулярные рейсы по комнате наравне с родителями. А родители решили продолжить птичий род.
Для этих новорожденных Галя сразу организовала «спецпитание». Три раза в день в широкие клювы вкладывалась кашица с соком петрушки и рыбьим жиром. Эксперимент удался.
Птенцы выросли крепкими. Сейчас в квартире Молодкиных уже тесно от пяти зимних квартирантов — летают вовсю. Лесные обитатели, которым в зимнее время положено быть в теплых краях, благополучно перезимовали в Кожуховском переулке Москвы.
<sub>Фото автора. 16 марта 1960 г.</sub>
Баллада о топоре
Я с с любопытством оглядел топор.
— При Петре ковался?
Старик уловил недоверие. Он взял топор, вытер рубахой ржавые пятна.
— В музей сдавать не собираюсь… А вам не грех поспрошать людей, что за село наше такое… Лодка-то хороша в ходу?
Я похвалил лодку.
— То-то же, — сказал старик. — Полюбопытствуй насчет села… Ну пошли, Витек!
Старик смахнул щепки со штанов, соскреб ногтем лепешки ила. Белоголовый мальчишка спрятал в осоку весло, как заправский плотник, кинул топор на руку. Оставляя следы босых ног на песке, дед и внук пошли берегом в село…
Припоминаю сейчас все подробности этой июньской встречи. Помню утро, тихое и ласковое. На «окуневом месте» с дуба падали капли ночного дождя. От травы — пар. Весь луг у воды дымился теплым сырым туманом. Лучшей «зари» удильщик не пожелает. Клева, однако, не было. Я сменил десяток «верных мест» — хоть бы что!
— Как отрубило, — сказал мой сосед Федор-горбун и захлопал веслами к дому.
Горбун в этих местах почитается рыбным профессором. Уж если у него «отрубило»…
Я смотал удочки и приготовился поднять со дна камень, служивший якорем.
— Уры-ык!..
— Если уж делать лодку, то чтоб лебедем шла.
Едва не задев удилище, над водой пронеслась большая серая птица.
Я давно знал: в лозняке за Кривошейкой есть у цапли гнездо. Иногда удавалось видеть, как голенастая птица караулит лягушек.
Кто-то потревожил цаплю. |