Над пухоперою каргою,

         Над чепчиком ее счернен

         Жеребчиком мышиным – «он»,

         Кто вьется пенною пургою

         И льет разменною деньгою,

         Кто ночью входит в пестрый сон

         И остро бродит в ней –  счернен —

         Над ней, над нами, над вселенной

         Из дней, своими снами пленный;

         Он – тот, который есть не он,

         Кому названье легион:

         Двоякий, многоякий, всякий

         Иль просто окончанье, «ий»,

         Виющийся, старинный змий, —

         В свои затягивает хмури,

         Свои протягивает дури:

         Он – пепелеющая лень

         И – тяготеющая тень;

         Как Мефистофель, всем постылый,

         Упорным профилем, как черт, —

         Рассудок, комик свинорылый:

         К валторне черной он простерт;

         Как снег, в овьюженные крыши,

         Как в мысли, гложущие мыши, —

         В мечты, возвышенные свыше, —

         Бросает сверженную сушь:

         Сухую прописную чушь;

         Упавшим фраком ночь простерши,

         Кликуши-души, – ходит он —

         Кликуши-души – горше, горше —

         Упавшим фраком – душит: в сон!..

         Черней, упорней гром в валторне:

         Грознее, озорней Она

         Грозой молниеносной, горней —

         Грозою гор озарена —

         – Так дымом пепелит и мглеет

         Виеголовый, мгловый слой;

         Как змий, он отдымит, отвеет

         В багровом горизонте мглой:

         Слезами облако, светая,

         Слезами полное, молчит;

         И в волны, в воздух – тая, тая, —

         Глазами молнии дрожит,

         Как воздыханиями арфы,

         Как лепетанием струны —

         Души – Марию зрящей Марфы —

         Из просветленной глубины!.