И кто в избытке ощущений,

         Когда кипит и стынет кровь,

         Не ведал ваших искушений —

         Самоубийство и Любовь!

    Между июлем 1850 и серединой 1851

«Я очи знал, – о, эти очи!..»

         Я очи знал, – о, эти очи!

         Как я любил их – знает бог!

         От их волшебной, страстной ночи

         Я душу оторвать не мог.

         В непостижимом этом взоре,

         Жизнь обнажающем до дна,

         Такое слышалося горе,

         Такая страсти глубина!

         Дышал он грустный, углубленный

         В тени ресниц ее густой,

         Как наслажденья, утомленный

         И, как страданья, роковой.

         В эти чудные мгновенья

         Ни разу мне не довелось

         С ним повстречаться без волненья

         И любоваться им без слез.

    Между июлем 1850 и серединой 1851

«Не говори меня он, как и прежде, любит…»

         Не говори: меня он, как и прежде, любит,

         Мной, как и прежде, дорожит…

         О нет! Он жизнь мою бесчеловечно губит,

         Хоть, вижу, нож в руке его дрожит.

         То в гневе, то в слезах, тоскуя, негодуя,

         Увлечена, в душе уязвлена,

         Я стражду, не живу… им, им одним живу я —

         Но эта жизнь!.. О, как горька она!

         Он мерит воздух мне так бережно и скудно…

         Не мерят так и лютому врагу…

         Ох, я дышу еще болезненно и трудно,

         Могу дышать, но жить уж не могу.

    Между июлем 1850 и серединой 1851

«О, не тревожь меня укорой справедливой!..»

         О, не тревожь меня укорой справедливой!

         Поверь, из нас из двух завидней часть твоя:

         Ты любишь искренно и пламенно, а я —

         Я на тебя гляжу с досадою ревнивой.