Кариндэ еще что-то сказал и вытащил из сумы небольшую пергаментную полоску, протянул…

– Это знак… – передала Кайрана. – Смотри, сотник! На.

На полоске пергамента была изображена летящая хищная птица… Орел или сокол-сапсан…

– Не орел и не сокол, нет – кречет!

Опять кречет…

Постойте-ка! Михаил хлопнул себя по лбу. А ведь в этом что-то есть! Ловят ведь рыбу на живца, а они будут – на манок.

Повеселев, сотник обернулся, подмигнул своим.

– Ничего. Еще повоюем, парни! Еще найдем!

Что ж… Кречет так кречет! Главное, про утку не забыть.

Лихой рейд в половецкие степи заканчивался. Уже были разгромлены основные силы врагов, остальные рассеялись по степи. Степняки отнюдь не выступали единым фронтом. Многие славные роды поддерживали своих родичей – русских – и были рады устранению конкурентов. В степи наблюдалось нездоровое оживление: пастбища, кочевья разгромленных – это все теперь предстояло делить.

Неустанно, денно и нощно, отряды Мстислава Владимировича свозили трофеи в главный стан. Не так уж и мало золота накопили половецкие ханы! А кроме золота и всего такого прочего, еще имелись табуны и рабы. Лошадей можно было выгодно продать или угнать с собой, невольников же – освободить.

Правда, насчет рабов некоторые считали иначе. Зачем освобождать, с чего бы? Куда лучше провернуть выгодное коммерческое предприятие, не зря ведь по степным шляхам уже объявились скупщики людей – купцы, почтенные негоцианты-работорговцы. Перс Рахим бен Рухани, багдадские купцы ибн Хаддан и Дуль-Мухаммад, Киприан Делос из Царьграда… Да и славный торговый гость Ерофей Ипатьев из Киева торговлей людьми тоже не брезговал. Да никто не брезговал – выгодное дело. Впрочем, кроме невольников, купцы брали все, что привезут – ткани, посуду, войлок… Да вообще – все!

Развернули свои торговые базы по всему Залозному шляху, не оставили без внимания и Соляной тракт. Сидели, словно пауки, да потирали руки в ожидании будущих прибылей. Кому война, а кому мать родна – так-то!

Кочевье Баттырги-обы, одного из сотников Боняка, окружили внезапно, готовились вылететь кованой ратью, взять в копья, чтоб ни один не ушел!

Михайле и его людям был поручен левый фланг.

– Никого не жалеть! Взять трофеи, все остальное – сжечь! – еще вчера распорядился воевода Охрятьев. – Чтоб неповадно было наши города грабить.

А вот это – правильно! Воины Баттырги-обы своими грабежами прославились на всю степь. Каждый год на Русь приходили. В большие города не совались, так, по мелочи шакалили, но гребли все! Внезапно нападали на купцов, на небольшие неукрепленные городки – рядки торговые, на села… Кого-то угоняли в полон, кто не мог идти – безжалостно убивали.

Вот и их теперь никто не жалел – пришла расплата.

Было раннее утро, стелился по балкам рваный желтоватый туман, светлевшее небо алело зарею. Горько пахло полынью, холодили копыта коней высокие росные травы. Тишина стояла кругом мертвая!

И вдруг, взрывая тишь, утробно запел рог!

– Вперед, – поудобней перехватив копье, скомандовал сотник.

Опустились на лица личины-забрала, дернулись червленые щиты, звякнули кольчуги…

Ватага Михайлы ринулась к половецким кибиткам… Как и вся остальная рать!

Русских, конечно, заметили – да уже было поздно. Выскочившего откуда-то парня Миша молча сшиб конем… Другого взяла на стрелу Добровоя. Пустила на ходу, не останавливаясь, даже не оглянулась.

Добили парней, нет ли – никого не интересовало. Никто не придерживал коней, неслись дальше – впереди уже виднелись кибитки.