У меня армянка даже не бабушка, а мать. К тому же она еще и русская армянка, отец привез ее из Ленинграда… Петербурга, когда учился там в аспирантуре. Он — кардиолог. А мамина девичья фамилия — Шатахян.
— Я не знаю таких… — растерялась Самсут.
— Конечно, вы же не можете знать в Петербурге всех, но маме очень приятно будет увидеть вдвойне соотечественницу. — Машина ловко вертелась на поворотах оживленной дороги. — Мы живем недалеко, в Епископии. Папы сейчас нет дома, он на симпозиуме в Дамаске, но зато есть брат Евагор…
И от этих простых речей, а может быть, и просто от непринужденной русской речи Самсут вдруг почувствовала себя спокойной и счастливой, словно была не за тысячи километров от дома, а рядом с близким, давно знаемым человеком.
— А вы знаете армянский? — некоторое время спустя поинтересовалась Овсанна. Сейчас они стояли в небольшой пробке, за которой начиналась сложная, очень запутанная дорожная развязка.
— Нет, — покраснела Самсут. — Даже отец не знал.
— Я тоже плохо, — призналась Овсанна. — У меня вот имя армянское, а вся кровь почему-то перешла к Евагору, хотя он на вид совсем грек и имя старинное, кипрское. Однако он бегло говорит на ашхарике и с удовольствием учит даже грабар. Я, честно признаюсь, не в состоянии. Так странно, что все перемешалось в мире, но мне нравится. Все живут где кому хочется.
— Мне тоже, — честно призналась Самсут…
Приткнувшийся за ними таксист нетерпеливо просигналил, видимо предлагая поактивнее «крутить педали».
— И куда люди торопятся? Не иначе как на тот свет, — прокомментировала сей его призыв Овсанна. — Ладно бы в аэропорт спешили. Так ведь нет, наоборот, оттуда едут.
Самсут невольно обернулась и… так и застыла потрясенная, с широко раскрытым ртом. То было самое натуральное дежавю, несомненно вызванное потрясениями и событиями минувшей ночи. В таксомоторе, на заднем сиденье она углядела двоих пассажиров, на лице одного из которых уродливо красовался след от ожога. Темные очки «меченого» на этот раз не позволяли рассмотреть лицо, но след ожога был на том же месте, на правой скуле.
Мистика? Пожалуй! Из разряда тех самых снов разума. Которые, при определенных жизненных обстоятельствах, вполне способны порождать даже таких вот обожженных чудовищ…
Санкт-Петербург, 15 июня, утро
…Толян, с бог весть откуда раздобытым букетиком чахлых гвоздик, неторопливо прохаживался неподалеку от зоны таможенного контроля, работая легенду «встречающий». Соответственно, Габузов и сержант Витька перекрывали главный, он же единственный выход из здания аэропорта. Сердце у Сергея бешено колотилось, словно у гончей, чувствующей близкое присутствие добычи. «Только бы с ней ничего не случилось! Только бы она оказалась жива!» — бесконечно повторял он свою незамысловатую мантру, покрываясь липким холодным потом. Последнее немудрено, ибо за немалый срок прежней прокурорской службы, тем не менее, сейчас то было первое в его жизни задержание «онлайн».
Наконец, находившийся в поле их зрения Толян неинтеллигентным жестом почесал себе спину букетом, подав тем самым условный сигнал: «Клиента вижу». Сержант мгновенно посерьезнел и неторопливо, маскируясь за спинами встречающих-провожающих, вразвалочку побрел на сближение, оставляя, таким образом, в зоне ответственности Габузова последний заградительный кордон, до которого, в идеале, дело дойти и не могло, и не должно. Тем не менее Сергей внутреннее напрягся, готовясь в любую секунду прийти на помощь своим собратьям по оружию.
Тем временем Толян со спины шагнул к молодому высокому мужчине в синей футболке, с небрежно перекинутым через руку пиджаком цвета кофе с молоком. |