— Потому что Шарля-Луи нет! — крикнула она.

Он помолчал.

— Ваш брат, — сказал он тихо. — Выделали это ради него, да?

— Не имеет значения, почему я это делала.

— Имеет. Если вы делали это ради кого-то кого вы любили, то с вашей стороны еще большая глупость презирать себя за это.

— Глупость, — повторила она голосом полным отчаяния и, отвернувшись от него, продолжила, — думать, что я смогу найти покой, кому-то довериться, полю… — она не смогла договорить, задохнувшись.

Схватив ее за руку, он повернул ее к себе.

— Вы не договорили, мадемуазель, — сказал он спокойно, — полюбить? — она попыталась вырваться, но он был слишком сильным. Он прижал ее к себе, без труда зажав ее запястья одной рукой, а второй приподнимая ее гневное, взволнованное лицо кверху, — так договаривайте, — повторил он хрипло.

— Это вас я хочу убить, — кричала она, плохо понимая смысл своих слов, — вы виноваты во всем…

— Ох, оставьте же это Жизлен, — не выдержал он, — алчность вашего отца принесла несчастье вашей семье. Я был глупым, самонадеянным мальчишкой, согласен. Но не я продал вас в публичный дом, не я изнасиловал и обесчестил вас. — Он грубо отшвырнул ее от себя, чувствуя, что теряет терпение. — Если вы уверены, что хотите меня убить, хватит болтать, убивайте!

Она сейчас почти ничего не соображала, дыхание ее стало прерывистым, взгляд безумным.

— Если бы я могла…

Достав нож из заднего кармана панталон, он вложил его в ее руку. Это был большой и очень острый нож, его стальное лезвие поблескивало при свете свечи.

— Вы хотите меня убить, — повторил он, разрывая на себе белоснежную рубашку и подставляя грудь под удар, — так давайте.

Она в ужасе взглянула на нож, потом перевела взгляд на него.

— Давайте! — грохотал он, хватая ее за руку и заставляя нацелить на него острие.

Она закричала, стала вырываться и лезвие, скользнув по его телу, порезало ему плечо. Он почти не ощутил боли, только почувствовал, как сочится кровь из глубокого пореза. Он отпустил Жизлен, и она, отпрянув в ужасе смотрела на него, продолжая сжимать в руке окровавленный нож.

— Не получается, да? — спросил он, надвигаясь на нее. — У вас есть две возможности, Жизлен. Вам придется или убить меня, или полюбить. Решайте.

Николас смотрел, как ее пальцы снова сжимаются на рукоятке, не зная, на что она решится на этот раз. Он стоял напротив нее в пропитанной кровью рубашке и ждал.

— О Господи, — сказала Жизлен дрогнувшим голосом.

Нож со звоном ударился об пол, и она бросилась к нему в объятия.

Он поймал ее, и его охватило торжество. Шелковое платье трещало под его нетерпеливыми пальцами, он положил ее на постель, и сам опустился рядом, впопыхах сдирая с себя одежду. Она так давно не позволяла ему касаться себя, что ему казалось, он сходит с ума. Он поцеловал ее, она ему ответила, и он ощутил вкус слез на ее щеке. Ему хотелось зарыться в нее, утонуть в ее жаркой плоти. Она гладила его по голове, и прижимала к себе все теснее. Он целовал ее грудь, живот, бедра с той изощренностью, которую приобрел, когда спал с бесчисленными, безликими женщинами, встречи с которыми лишь предвосхитили этот миг, эту женщину, и то наслаждение, которое он хотел ей дать.