Он запер дверь изнутри и пополз по-прежнему одетый между мягкими льняными простынями, утопая в перьях и страхах, и спал, словно сам дьявол рассеял мир.

Когда он в ту же ночь ехал в караване последователей Амелии, он оглянулся, чтобы увидеть, как Леди Грей стоит как маяк на крыше каменной крепости. Он поднял руку к ней, как деревья сомкнулись вокруг их отряда.

Он не видел, как она ответила ему тем же... но почувствовал.

Когда-нибудь, услышал он, как она сказала. Когда-нибудь.

***

Он не видел ее в течение еще трех сотен лет. Войны бушевали; он видел, как возникают и падут царства, и десятки тысяч кровоточат до смерти в ненужной боли над политикой и верой. Он следовал за Амелией от одного пристанища к другому, пока они не поссорились из-за чего-то глупого, и он сбежал от нее, став сам по себе. Это была ошибка.

Ничего хорошего, когда он следует своим затеям.

В Кентербери, в Англии, в то время, когда молодая Виктория только узнавала вес ее короны, он допускал ошибки. Ужасные ошибки. Худшей из них было довериться алхимику по имени Сиприен Тифферау. Сиприен был блестящим человеком, образованным, и Мирнин забыл о том, что образованный и блестящий может быть столь же коварным, как невежественный и глупый. Поймавшая его ловушка была полной неожиданностью. Сиприен узнал слишком много о вампирах, и он проявлял интерес к тому, как можно их использовать - в медицине для начала, как оружие в будущем.

Признаться Сиприену в своей вампирской природе и слабостях было серьезной ошибкой.

Я должен был знать, думал он, когда сидел в темной яме своей клетки, с кандалами с серебром на лодыжках, запястьях и шее. Жжение началось как пытки, но он приспособился с течением времени, и теперь это была боль, такая же естественная для него, как растущий туман в его голове. Голодание сделало его замешательство еще хуже, и в течение дней, а затем недель, немного крови, что Сиприен давал ему, не поддерживало его.

И вот теперь дверь в его камеру со скрипом открылась, и возникло худое, аскетичное тело Сиприена. Мирнин почувствовал запах крови в чашке в руке Сиприена, и все его тело тряслось и сжималось от жажды. Запах был почти таким же сильным, как у горячей крови в венах мужчины.

- Привет, паук, - сказал Сиприен. - Должно быть, ты голоден.

- Освободи меня и узнаешь, друг, - ответил Мирнин. Его голос был низким рыком, как и у животного, и ему было тревожно это слышать. Он не хотел быть... этим. Это пугало его.

- Боюсь, твоя ценность слишком велика. Я не могу позволить такой находке исчезнуть. Ты должен думать о всем том, что можно изучить, Мирнин. Ты человек с пытливым умом. Ты должен быть благодарен за этот шанс быть полезным.

- Если ты ищешь знания, я помогу тебе узнать твою анатомию. Подойди ближе. Позволь мне научить тебя.

Сиприен не был дураком. Он поставил чашку на пол и взял длинный шест, чтобы подтолкнуть ее в пределах досягаемости сцепленных рук Мирнина.

Красный, богатый запах крови переполнил его, и он схватился за деревянную кружку, поднял ее и выпил в три жгучих, отчаянных глотка.

Боль ударила только несколько секунд спустя. Она рвалась сквозь него как чистая молния, давя его о землю, и начала рвать его ум на куски. Боль сдирала с него кожу. Царапала его кости до костного мозга. Рвала на части, от кожи до души.

Когда он пережил это, плачущий и сломленный, он стал медленно осознавать присутствие Сиприена. Мужчина сидел на переносном столе, царапая пером в маленькой книжке.

- Я веду записи, - поведал ему Сиприен. - Ты меня слышишь, Мирнин? Я не монстр. Это исследование, которое будет продвигать наши знания о естественном мире, причина, которой мы оба дорожим. Твое страдание приносит просветление.

Мирнин прошептал ответ слишком тихо.