|
«Нельзя ее пить. Ни в коем случае. Самое малое — заболеешь лучевой. А то и сойдешь с ума, проживешь остаток жизни, изображая животное белку или животное антилопу», — бормотал упрямый Комбат-рационалист. Ну а Комбат-пофигист возражал ему: «Про лучевую бабка надвое сказала. Про животное белку — тоже может быть фантазии. Но главное, если я сейчас же не напою Тополя, он может от горячки и вовсе сканать. У меня на руках сканать. Без всякой лучевой. А если я не попью сам, у меня помутится рассудок, и я не смогу даже вытащить раненого Тополя за пределы Периметра!». Моя борьба с самим собой продолжалась часов шесть. На рассвете — помню, как я искренне, по-детски радовался утренним сумеркам, — я положил с прибором на все «нельзя» и всё-таки погрузил ладони в текучий ледяной хрусталь родничка. Умыл лицо — помню, как пощипывало рану на подбородке и свежую ссадину над бровью. Затем пополоскал рот. И сам не заметил как… выпил глоток! Потом еще глоток. И еще двадцать полноценных глотков. Какой же сладкой, божественно сладкой была та вода! Затем я подтащил беспрестанно бредящего Тополя к ручейку и дал ему напиться. Я был уверен: теперь все пойдет на лад! Помню, как я сидел в центре той самой поляны, в сердце Грибного Леса, и думал о том, что жизнь всё-таки прекрасна, что занимать деньги можно лишь в крайнем случае и то желательно у банков, а не у бандитов. И что Хозяевам Зоны определенно присуще утонченное чувство гармонии, если в таком страшном и неблаговидном месте они поместили единственный на пол-Зоны источник чистой пресной воды… А еще я думал о том, что за всю ночь нас с Тополем — таких беззащитных — не потревожил ни один мутант, ни один припять-кабан, словно бы и не в Зоне мы ночевали, а вне ее пределов, в обычном таком лесу. Именно тогда я понял: если не лапать стволы деревьев, облепленные смертоносными грибами-невидимками, и соблюдать простейшие меры предосторожности, Грибной Лес ночью — это просто находка для сталкера. Мутанты, которые боятся грибов-невидимок, туда не суются. Аномалий крайне мало (обычно на поляне возле родничка водится одна-единственная жадинка). Кроме того, есть свежая вода — и для гигиены, и для питья. Чем не рай? Конечно, делиться своими открытиями с кем-либо, кроме Тополя, я не спешил. Я же не ученый, в конце концов. Никаких клятв, пусть и чисто символических, про «знание, которое должно служить человечеству», выпускаясь из универа, я не давал… В частности, потому, что универ так и не окончил. Я думал так: кому надо, те и сами к тем же выводам, что и я, легко придут. А кому не надо — так тому и не надо. Теперь вот Тигрёнок тоже будет знать про Грибной Лес, а значит, сможет разболтать. Но чем больше я смотрел на тщедушное щуплое тельце, в котором жила дерзкая и отважная душа настоящего мужчины, тем меньше беспокоился по этому поводу. Такой не продаст. Скорее всего не продаст! И не предаст. Как не предал он свою девчонку Алёну. — Ну, значит, так, младшой, — начал я веским голосом старейшего и мудрейшего альфа-самца, — мы входим в Грибной Лес. |
