Пригласим Ольгу с Макаром, для смеха — Губанова. На озерах безлюдье и белые ночи. А в Москве вечные сумерки или и вовсе полярная тьма. Но очень хорошо будет и в Москве. Спешить домой дождливым осенним вечером, зная, что дома Саша. Или самой ждать его возвращения, прислушиваться к звукам на лестнице, к шуму лифта, к звону ключей за дверью. И дождаться, и остаться вдвоем…
Но разве в наше время люди могут побыть вдвоем? Их везде достанут — если не непосредственно, так при помощи технических средств! Наш разговор прервал телефонный звонок. Я поднялась, Саша попытался удержать меня. Я слабо запротестовала:
— По-моему, лучше сразу подойти, чем потом всю ночь волноваться.
— Подойди, если хочешь.
Я сняла трубку и услышала захлебывающийся голос Гришки:
— Ну я вкопался, блин! Куда теперь деваться-то?
— Гриш, давай спокойно и по порядку, — попросила я механически.
— Чё по порядку?
— Во-первых, как в Твери?
— Да в Твери туфта. Подписал какую-то бумагу — протокол, что ли? — для проформы. Они меня быстро отпустили.
— А того?.. Другого?..
— Я почем знаю? Побазарили — увели.
Из милиции Гришка отправился на вокзал и, пока ждал поезда, от нечего делать прочитал тети-Маринино завещание. Лучше бы он не делал этого, потому что до Москвы потом добирался на ватных ногах, с потными от волнения ладонями и бьющимся, как овечий хвост, сердцем. По завещанию он являлся наследником, как пишут в сказках, несметных сокровищ.
И стоило ему переступить порог собственной квартиры (как усталый путник — невольно подумала я), как Светка тут же сообщила приятную новость:
— Весь день тебе названивали какие-то люди!
— Кто названивал? — не врубился сначала Гришка.
Но вскоре сомнений уже не оставалось: звонили доблестные обелисковцы. Самое странное, что после его возвращения звонки не возобновились. Глупо думать, конечно, что они оставят Гришку в покое. Видно, у них тактика такая. Изматывают, понимают, что он никуда не денется.
— Что ж делать? — беспомощно спросила я.
Нет, рядом с Сашей я определенно расслабилась. Еще сутки назад такая фраза была для меня невозможна.
— Вот именно! Где мне теперь ховаться? — заорал Гришка, потрясенный моим состоянием.
— Откуда я знаю?
— Я лучше сам в ментовку пойду!
— И что ты им скажешь?
— Скажу: я сдаюсь! Сил моих больше нет!
Моя безучастность окончательно повергла Гришку в шок: он кричал в трубку какую-то страшную несуразицу, так что стоявший рядом Саша без труда разбирал его слова. У меня уже не было сил пропускать через себя этот мутный поток.
— Успокойся, Гриш. Мы подумаем. Я и Саша.
— Подумаете? — настырно переспросил он. — Пока вы думать будете, они мне уже склеят ласты.
— Мы тебе утром перезвоним.
Я поспешила отключиться — момент был подходящим. О тяготах своего положения Гришка собирался рассказывать ночь напролет. А чем мы ему поможем?
— Да ничем, — сказал Саша насмешливо. — Мы ему ничем не поможем. Мы — не реабилитационный центр. А у Гришки нашего просто истерика. Разрядка после всех испытаний.
— Но может, там правда несметные сокровища?
— Да какие сокровища? Ты что, не знаешь Гришку?! Заводится с пол-оборота! Пускай теперь Светка занимается с ним, мы уж и так хорошо поработали.
Особенно я! Нянчилась с этим Гришкой, как с собственным ребенком. Он привык, и думает, всю жизнь можно будет пользоваться моим участием, звонить в двенадцатом часу, изливать душу. Нет, Саша тысячу раз прав: пусть теперь плачется своей Светке!
Но может, у них не те отношения? Я знаю, есть такие семьи: пьют, едят, спят, растят детей, делают покупки, но не разговаривают. |