– Нет! – подруга ожила, опять полезла в сумку-самобранку. – Ага! Вот.

– Это что? – я с интересом посмотрела на довольно большую, с хоккейную шайбу, металлическую коробочку из-под леденцов типа монпасье.

– Это колбаса. Настоящая финская салями, уже нарезанная кружочками, – объяснила дивно запасливая подруга и сняла крышечку с коробочки. – Очень пахучая…

Этого она могла и не говорить. Финская салями благоухала интенсивнее, чем французские духи.

Даня шумно сглотнул слюну.

– Работает, да? – покосилась на него Ирка. – Вот увидите, сейчас сюда сбегутся все окрестные бобики, и мы спокойно выберем нужного.

– Отличный план, – оценил напарник, после чего огляделся и подобрал с земли какую-то палку.

Похоже, усомнился, что выбор нужного бобика из числа привлеченных колбасой пройдет без осложнений.

Но аншлага не случилось, окрестные собаки не сбежались на хваленую салями, как крысы на мелодию гамельнского дудочника. Только из-за керамзитовых гор донесся негромкий тоскливый вой.

– О! – обрадовалась Ирка. – Похоже, нам туда.

И мы пошли на одинокий собачий голос.

Чтобы он не прерывался, подруга так и несла на вытянутых руках жестянку с нарезанной колбасой, лишенную крышечки для беспрепятственной ароматизации воздуха.

За кучами стройматериалов горизонты не просматривались, но собачий плач по вожделенной салями становился все громче, и Ирка, очень довольная своей ролью в этой истории, процитировала другого известного вождя:

– Правильным путем идете, товарищи!

Собака сидела на цепи в самом дальнем углу забора, огораживающего территорию стройки. Большой лоскут баннерной ткани, придавленный положенной сверху доской, кое-как прикрывал несчастное животное от солнца, но не спас бы от дождя. Ни воды, ни еды у собаки не было, а подстилкой служила грязная картонка.

– Ну и гад же этот Рахимов! – Даня крепче ухватил свою палку. – Всыпать бы ему за издевательство над животным!

– Привет, подруга, – я подошла к Анжеле.

Та вскочила, завиляла хвостом.

Я потрепала ее по голове и осмотрела цепь. Одним концом та крепилась к ошейнику, другим – к стальному уголку заборной секции.

– Придется пожертвовать ошейником, – сказала я и посмотрела на Ирку. – А жалко, он красивый, дорогой… У тебя найдется что-нибудь подходящее, чтобы разрезать дубленую кожу со стразами?

Подруга молча поставила перед Анжелой жестянку с салями и снова полезла в свою бездонную торбу. Извлекла из нее канцелярский нож и плоскогубцы, покачала их на ладонях, словно взвешивая, и, определившись с выбором, вернула хлипкий ножичек в сумку.

– Дайте мне, – Данила взял плоскогубцы, повозился немного, разжал кольцо и открепил цепь от забора.

– Молодец, – похвалила его я. – Теперь попробуй поднять заборную сетку снизу, чтобы получился небольшой лаз.

– Зачем это? – не поняла Ирка и нахмурилась.

Она у нас дама в высшей степени хозяйственная, не одобряет бессмысленной порчи имущества.

– Затем, что сторож нас с собакой, может, и не выпустит.

– Ха! Пусть попробует! Мы прорвемся! – Ирка выпятила грудь, размеры и крепость которой действительно позволяли снести непрочный шлагбаум.

– Прорвемся, конечно, – согласилась я. – Но он будет знать, что это мы увели собаку, запомнит твою машину, запишет номер… Тебе очень нужно, чтобы гад Рахимов вычислил тебя точно так же, как мы – его, и явился с претензиями?

– Думаешь, у этого Рахимова тоже есть связи в местной полиции?

– Не исключено.