На мгновение она испугалась, что не сможет сдержать яростный порыв Томаса Айвора, но он заставил себя отпустить ее и со стоном свалился рядом с ней на траву, тяжело дыша.

Эвелин села, подобрала ноги под себя, поправила растрепавшиеся волосы и стала растирать затекшие запястья.

— Зачем вы так стягиваете свои роскошные волосы? — Томас открыл глаза и теперь наблюдал за манипуляциями Эвелин. — Какой смысл иметь длинные волосы, если их прячешь?

— Это придает серьезность, — объяснила Эвелин.

— Вы так больше похожи на учительницу. Хотите отомстить мне за мои ошибки? Или сыграть на моей слабости к женщинам-учителям?

Его намек на мать Сандры заставил Эвелин покраснеть, а смешок, сопровождающий его слова, дал ей понять, что Томас Айвор окончательно пришел в себя.

— Теперь вы вовсе не кажетесь холодной, Эвелин, напротив, вы горячи до безрассудства.

— Вы не должны были так накидываться на меня…

— Почему? — Он заложил руки за голову. — Мы оба получили удовольствие… Кому какое дело до легкой безвредной шалости под лучами солнца?

Безвредной? Она-то чуть не потеряла сознание!

— В бассейне все еще слышен визг юных леди. Что скажут их родители, если дети примчатся домой с горящими глазами и взахлеб будут рассказывать, что они видели… Кажется, вы собирались снять с меня все подозрения, а не давать повода для новых сплетен, — напомнила Эвелин.

Он приподнял голову и укоризненно посмотрел на нее.

— Тогда вы не должны так страстно целоваться.

— Я… это получилось неожиданно.

— Как логично, — засмеялся Томас Айвор. — Если бы вы ожидали, что придется целоваться, то не стали бы этого делать. Вы так и поступали на свиданиях с Брюсом Селдомом? Жаль беднягу.

Как бы он торжествовал, если бы знал, что их близость с Селдомом дошла только до поцелуев в щечку при прощании.

— Я думаю, он еще не вышел из мальчишеского возраста. Держу пари, каждая женщина для него леди, да еще и на пьедестале.

— А для вас?

— Для меня? Для меня — петля на шее.

— И после этого вы удивляетесь, почему ваша дочь постоянно дерзит, — насмешливо сказала Эвелин, собирая разбросанные книги. — Надеюсь, вы так не думали о своей матери?

— Мама смеялась бы до упаду, если бы я назвал ее «леди», — серьезно ответил Айвор. — Она была барменшей, простой и открытой, и всегда старалась видеть в людях и в жизни лучшие стороны. Мы жили на окраине Брайтона, в баре она работала допоздна, но, приходя домой, находила силы рассказать нам что-нибудь смешное. Она была грубоватой, но очень честной.

Так вот откуда его обостренное чувство справедливости, желание защищать, готовность браться за такие дела, от которых все давно отказались!

— Теперь быстро рассказывайте, чему вы так таинственно улыбались. Или вы предпочитаете продолжить нашу борьбу в траве? — Он выразительно посмотрел на разбросанные книги.

— Это все притворство.

— Что? — не понял Томас Айвор.

— Грубость Сандры, ее крашеные волосы. Дома она не такая.

— Не может быть! Вы уверены?

Эвелин почувствовала свое превосходство и стала объяснять положение.

— Поверьте мне. Я много работала в школе, и знаю этот возраст. Она проверяет вас. Выкрасилась она, скорее всего, в парикмахерской по дороге сюда. Грубые словечки переняла от приятелей Альфреда, а остальное — ее причудливая фантазия.

— Вот чертенок!

— Она на всякий случай защищается.