Некоторое время спустя Чарльз вернулся с молодым человеком, но не Хавьером. Он нес поднос с бутылкой воды и двумя стаканами. Когда он проходил мимо Ники и ставил поднос на кофейный столик, на нее пахнуло резким запахом одеколона. Она сразу узнала этот запах.

Чарльз заметил это, и, когда они остались одни, спросил:

— Почему ты так насторожилась, когда вошел Пьер?

— Потому что именно он рылся в моем номере, — ответила она с вызовом.

— А откуда ты узнала? Ты что, видела, как он уходил?

— Нет, я узнала его по запаху.

Чарльз нахмурился.

— Что ты имеешь в виду?

— Его одеколон. У меня в номере пахло его одеколоном.

Чарльз снова нахмурился.

— Молод еще. И неопытен, — пробормотал он себе под нос. — Слишком неопытен. Как это было неосмотрительно с его стороны. — Чарльз помолчал секунду, не выходя из задумчивости, а затем тихо добавил: — Пьер ничего не нашел.

— Не нашел, потому что нечего было находить, — ответила Ники. — За исключением фотографий, которые я ношу с собой.

Чарльз не стал развивать эту тему.

— А теперь, садись, Ники, — сказал он. — От твоего пыла проку мало, как видишь. Прошу тебя, будь благоразумной, чтобы мы могли поговорить спокойно, как воспитанные люди.

Ники осталась стоять, не спуская глаз с Чарльза. Она знала, что гнев ее, бурлящий в душе вот уже три года, — праведный. Она ничуть не сожалела о том, что сорвалась и наговорила много лишнего. Но Чарльз все-таки прав. Она ничего не узнает, если не сможет взять себя в руки и не выслушает его.

— Сядь, Ники, — снова сказал Чарльз, показывая рукой на ближайшее к ней кресло. — Сядь же, ну пожалуйста. — Он сел в другое кресло, потянулся за бутылкой и налил себе воды. Взглянув на нее снизу вверх, он спросил:

— Тебе налить?

Она кивнула.

— Да, спасибо. Здесь очень жарко.

Он тут же вскочил, включил вентилятор на столе и вернулся на место. Наполнив ее стакан, он взял свой и отпил. Ники продолжала наблюдать за ним. Этого человека она любила без памяти, собиралась за него замуж, была ему всецело предана. Она делила с ним ложе, была близка с ним во всех смыслах, у них было так много общего, но теперь он казался совершенно чужим.

Она села, отпила воды и сказала:

— Теперь я немного успокоилась, Чарльз. Рассказывай.

— То, что я скажу тебе, в высшей степени секретно. Ты никогда не сможешь даже намекнуть об этом. Никому. Даже моей матери.

Ники молчала.

— Обещай никому не открывать, что я жив, и не повторять то, что я собираюсь тебе сказать, ни одной живой душе, и моей матери в особенности.

— Не знаю, смогу ли я.

— Тогда, боюсь, я ничего тебе не скажу.

— Почему Анна не должна ничего знать?

— Узнай она, что я жив, она захочет увидеться со мной, а это невозможно. Это может быть опасно — для нее.

— Почему?

Чарльз не ответил. Вместо этого он сказал:

— Если ты обещаешь мне, поклянешься честью, что будешь молчать, я расскажу тебе все. По крайней мере, расскажу, почему я инсценировал свою смерть и исчез.

— Хорошо, обещаю. Я не проболтаюсь Анне или кому бы то ни было, что ты жив. И вообще буду молчать о том, что ты мне сейчас расскажешь.

— Ни одной живой душе, Ники. Повтори.

— Ни одной живой душе. Обещаю.

— Искренне надеюсь, что это так. Не в твоих правилах нарушать данное слово. Хочу только добавить, что то, чем я занимаюсь, сопряжено с интересами национальной безопасности.